я вас любила безгранично а вы границу перешли(с)
Королева и шут
Персонажи: Шут, Кетриккен
Рейтинг: G
Жанр: Missing scene/Drama
Саммари: Шут и королева Кетриккен бегут из Баккипа в Горное Королевство.
изображение
читать дальше Покидать объятья сонного марева не хотелось. Там было лето, и теплое прикосновение ветра еще осталась на лице.
Со двора доносились бряцанье колодезной цепи, плеск воды и фырканье лошадей. Утренняя жизнь. Еще одно утро в чужой постели. Кетриккен открыла глаза. Матрац Шута был пуст. Рядом с чахлой подушкой аккуратным квадратом лежала простыня — застиранный до дыр, грязно-серый кусок материи, доставшийся за одну лишнюю монету; и чернело скрученное валиком одеяло.
Шут стоял у одинокого кривого окна. Из приоткрытой ставни сквозь выбеленный и промасленный холст внутрь пробивался мутный свет. Шут заглядывал в небольшое зеркало и размазывал по лицу грим. Вздрогнув от метнувшегося в окно ветра, он досадливо поморщился и покусал губу. Кетриккен не шевелясь наблюдала, как бледное лицо превращается в белую маску. Впервые за бесконечный месяц их бегства она видела, как появляются угольные вздернутые брови и густо обведенные черным глаза, как стрелки ползут на веки и стекают на щеки.
* * *
— Регал уже ищет нас, — отвечает Шут на немой вопрос Кетриккен утром третьего дня их вынужденного путешествия. — Моя бледная кожа выдает сбежавшего королевского шута так же, как выжженное на лице клеймо — бывшего раба.
— Не понимаю, Шут, зачем же ты сделал ее еще белей? Зачем грим? — недоумевает Кетриккен.
— Все просто, леди: правда — яркая, кричащая о себе на площади — скорее покажется людям ложью, чем заставит поверить в себя.
Они выбирали постоялый двор на окраине города — дешевле и проще путь к бегству, если понадобится. Ночевали, а утром Шут шел в центр, на площадь. Жонглировал , потешал , загадывал загадки — зарабатывал мелкую монету и ловил разговоры горожан.
Кетриккен, таков был их план, следила, чтобы лошадей — их единственное богатство -напоили и накормили. Не находя места от томительного ожидания, она сама прибиралась в комнате, где они должны были остаться еще на одну ночь, покупала у хозяина дрова и приносила воду. Когда зимний день начинал угасать, разводила огонь в камине и грела воду в котелке.
Шут возвращался уже в сумерках. Зайдя в теплое нутро кухни, он громко интересовался у хозяина, не скучала ли его королева в его отсутствие, и не появился ли здесь новый шут, что вознамерился занять его место.
Услышав знакомый голос, Кетриккен выходила на порог их временного жилища и так же громко уверяла, что не найдется больше на свете шута, столь же верного своей королеве, как он, и ему не о чем волноваться. Шут манерно посылал воздушный поцелуй, взбегал по лестнице и прижимался губами к ее руке. Эта нехитрая сценка всегда веселила присутствующих постояльцев.
Высыпав из кармана заработанные медяки, Шут не торопился снимать плащ, а подходил к камину, поворачивался спиной к огню и грелся.
Когда Кетриккен лила теплую воду ему на руки, он морщился от боли, смывая с них грязный грим. Без краски руки были еще страшнее: иссиня-красные, из трещин сочилась кровь.
Шут со своей королевой спускались на кухню, где получали от хозяина ужин. Словно сговорившись, владельцы постоялых дворов потчевали своих гостей овощным рагу и тушеным мясом. Эта еда входила в плату за постой. Более изысканные блюда в таких местах не подавали.
Иногда какой-нибудь странствующий менестрель пел для постояльцев. Уставшие и замерзшие за день мужчины согревались дешевым элем, делились рассказами о дорогах и разбойниках на них, бранили или хвалили места, где им до этого приходилось останавливаться и, конечно, смаковали слухи о том, что творилось в Баккипском замке. Главным героем этих слухов был бастард-зверь, изменник и предатель. Кетриккен замечала, как вспыхивали жадным огнем накрашенные глаза Шута, как его подвижные руки замирали на дереве стола, а потом длинные пальцы начинали отбивать неровный, все ускоряющийся ритм. А Шут видел, как Кетриккен бледнела и застывала, приоткрыв рот, а затем принималась нервно покусывать свой палец. Тогда он брал ее за руку и уводил наверх в комнату.
Она молчала, и он, не нарушая тишины, заваривал чай. Это единственный изыск, который у них был. Летний, радостный запах плыл по промозглой каморке. Кажется, становилось светлее и теплее. Шут протягивал ей чашку, садился напротив, делал замысловатые движения пальцами, и из его рукава появлялось завернутое в платок что-то. То это было краснобокое яблоко, то конфета-шарик из мелко нарезанных сухих слив и абрикосов с медом, то горсть светлого крупного изюма. Наверное, еще никогда в жизни Кетриккен так не радовалась сюрпризу.
За вечера их отчаянного бегства Кетриккен узнала о Баккипском замке и его обитателях, нынешних и давно покинувших этот мир, больше, чем за год, проведенный в нем. Когда Шут говорил тихо, его голос терял площадную звонкость и твердость, становился мягким и теплым, как рысий мех, в него хотелось завернуться и лежать не двигаясь. Несколько раз Кетриккен засыпала, так и не узнав конца истории. А Шуту еще нужно было снять грим с лица.
Иногда Кетриккен вспоминала истории из своего детства, читала по просьбе Шута нелепые стишки, переводя их потом на язык Шести Герцогств. Она удивлялась, что уже на следующий день Шут легко использовал в их разговоре слова на ее родном языке.
Однажды, когда особенно сладкий чайный аромат щекотал ноздри, Кетриккен вспомнила о любимых садах — гордости Джампи. Она рассказала, как показывала их Фитцу в день их знакомства и как потом отравила его. Какой же глупой и безответственной она была! Как никогда в жизни. Это было чудо, что Фитц почувствовал неладное, и у него нашлись сухие водоросли, благодаря которым он не умер. Слова текли прозрачным ручьем, весенним, звонким. Этот кусочек воспоминаний еще не сжимал горло удушающей хваткой: ее брат был в ярости от ее бездумного самовольства, но он был еще жив... Когда она замолчала, Шут не спрашивал ни о чем, не уточнял, как всегда бывало, а задул свечу и лег.
Полночи они не могли уснуть, но старательно пытались не тревожить друг друга. Кетриккен слышала, как шелестит сено в матраце, когда Шут осторожно ворочался, а Шут чувствовал соленый запах слез и видел размытый силуэт руки, беззвучно вытирающей лицо.
Они всегда покидали постоялый двор первыми, чуть только небо розовело на востоке. Недовольный ранней побудкой хозяин брал плату, кормил и выводил из конюшни лошадей. Дорога радовала безлюдностью, и каждое новое пристанище приближало их к Горному королевству.
продолжение в комментариях
Персонажи: Шут, Кетриккен
Рейтинг: G
Жанр: Missing scene/Drama
Саммари: Шут и королева Кетриккен бегут из Баккипа в Горное Королевство.
изображение
читать дальше Покидать объятья сонного марева не хотелось. Там было лето, и теплое прикосновение ветра еще осталась на лице.
Со двора доносились бряцанье колодезной цепи, плеск воды и фырканье лошадей. Утренняя жизнь. Еще одно утро в чужой постели. Кетриккен открыла глаза. Матрац Шута был пуст. Рядом с чахлой подушкой аккуратным квадратом лежала простыня — застиранный до дыр, грязно-серый кусок материи, доставшийся за одну лишнюю монету; и чернело скрученное валиком одеяло.
Шут стоял у одинокого кривого окна. Из приоткрытой ставни сквозь выбеленный и промасленный холст внутрь пробивался мутный свет. Шут заглядывал в небольшое зеркало и размазывал по лицу грим. Вздрогнув от метнувшегося в окно ветра, он досадливо поморщился и покусал губу. Кетриккен не шевелясь наблюдала, как бледное лицо превращается в белую маску. Впервые за бесконечный месяц их бегства она видела, как появляются угольные вздернутые брови и густо обведенные черным глаза, как стрелки ползут на веки и стекают на щеки.
* * *
— Регал уже ищет нас, — отвечает Шут на немой вопрос Кетриккен утром третьего дня их вынужденного путешествия. — Моя бледная кожа выдает сбежавшего королевского шута так же, как выжженное на лице клеймо — бывшего раба.
— Не понимаю, Шут, зачем же ты сделал ее еще белей? Зачем грим? — недоумевает Кетриккен.
— Все просто, леди: правда — яркая, кричащая о себе на площади — скорее покажется людям ложью, чем заставит поверить в себя.
Они выбирали постоялый двор на окраине города — дешевле и проще путь к бегству, если понадобится. Ночевали, а утром Шут шел в центр, на площадь. Жонглировал , потешал , загадывал загадки — зарабатывал мелкую монету и ловил разговоры горожан.
Кетриккен, таков был их план, следила, чтобы лошадей — их единственное богатство -напоили и накормили. Не находя места от томительного ожидания, она сама прибиралась в комнате, где они должны были остаться еще на одну ночь, покупала у хозяина дрова и приносила воду. Когда зимний день начинал угасать, разводила огонь в камине и грела воду в котелке.
Шут возвращался уже в сумерках. Зайдя в теплое нутро кухни, он громко интересовался у хозяина, не скучала ли его королева в его отсутствие, и не появился ли здесь новый шут, что вознамерился занять его место.
Услышав знакомый голос, Кетриккен выходила на порог их временного жилища и так же громко уверяла, что не найдется больше на свете шута, столь же верного своей королеве, как он, и ему не о чем волноваться. Шут манерно посылал воздушный поцелуй, взбегал по лестнице и прижимался губами к ее руке. Эта нехитрая сценка всегда веселила присутствующих постояльцев.
Высыпав из кармана заработанные медяки, Шут не торопился снимать плащ, а подходил к камину, поворачивался спиной к огню и грелся.
Когда Кетриккен лила теплую воду ему на руки, он морщился от боли, смывая с них грязный грим. Без краски руки были еще страшнее: иссиня-красные, из трещин сочилась кровь.
Шут со своей королевой спускались на кухню, где получали от хозяина ужин. Словно сговорившись, владельцы постоялых дворов потчевали своих гостей овощным рагу и тушеным мясом. Эта еда входила в плату за постой. Более изысканные блюда в таких местах не подавали.
Иногда какой-нибудь странствующий менестрель пел для постояльцев. Уставшие и замерзшие за день мужчины согревались дешевым элем, делились рассказами о дорогах и разбойниках на них, бранили или хвалили места, где им до этого приходилось останавливаться и, конечно, смаковали слухи о том, что творилось в Баккипском замке. Главным героем этих слухов был бастард-зверь, изменник и предатель. Кетриккен замечала, как вспыхивали жадным огнем накрашенные глаза Шута, как его подвижные руки замирали на дереве стола, а потом длинные пальцы начинали отбивать неровный, все ускоряющийся ритм. А Шут видел, как Кетриккен бледнела и застывала, приоткрыв рот, а затем принималась нервно покусывать свой палец. Тогда он брал ее за руку и уводил наверх в комнату.
Она молчала, и он, не нарушая тишины, заваривал чай. Это единственный изыск, который у них был. Летний, радостный запах плыл по промозглой каморке. Кажется, становилось светлее и теплее. Шут протягивал ей чашку, садился напротив, делал замысловатые движения пальцами, и из его рукава появлялось завернутое в платок что-то. То это было краснобокое яблоко, то конфета-шарик из мелко нарезанных сухих слив и абрикосов с медом, то горсть светлого крупного изюма. Наверное, еще никогда в жизни Кетриккен так не радовалась сюрпризу.
За вечера их отчаянного бегства Кетриккен узнала о Баккипском замке и его обитателях, нынешних и давно покинувших этот мир, больше, чем за год, проведенный в нем. Когда Шут говорил тихо, его голос терял площадную звонкость и твердость, становился мягким и теплым, как рысий мех, в него хотелось завернуться и лежать не двигаясь. Несколько раз Кетриккен засыпала, так и не узнав конца истории. А Шуту еще нужно было снять грим с лица.
Иногда Кетриккен вспоминала истории из своего детства, читала по просьбе Шута нелепые стишки, переводя их потом на язык Шести Герцогств. Она удивлялась, что уже на следующий день Шут легко использовал в их разговоре слова на ее родном языке.
Однажды, когда особенно сладкий чайный аромат щекотал ноздри, Кетриккен вспомнила о любимых садах — гордости Джампи. Она рассказала, как показывала их Фитцу в день их знакомства и как потом отравила его. Какой же глупой и безответственной она была! Как никогда в жизни. Это было чудо, что Фитц почувствовал неладное, и у него нашлись сухие водоросли, благодаря которым он не умер. Слова текли прозрачным ручьем, весенним, звонким. Этот кусочек воспоминаний еще не сжимал горло удушающей хваткой: ее брат был в ярости от ее бездумного самовольства, но он был еще жив... Когда она замолчала, Шут не спрашивал ни о чем, не уточнял, как всегда бывало, а задул свечу и лег.
Полночи они не могли уснуть, но старательно пытались не тревожить друг друга. Кетриккен слышала, как шелестит сено в матраце, когда Шут осторожно ворочался, а Шут чувствовал соленый запах слез и видел размытый силуэт руки, беззвучно вытирающей лицо.
Они всегда покидали постоялый двор первыми, чуть только небо розовело на востоке. Недовольный ранней побудкой хозяин брал плату, кормил и выводил из конюшни лошадей. Дорога радовала безлюдностью, и каждое новое пристанище приближало их к Горному королевству.
продолжение в комментариях
@темы: Робин Хобб, фик, Сага о Видящих, коллаж
-
-
11.06.2017 в 15:21-
-
11.06.2017 в 15:28