[Уинтроу]

28.11.2015 в 22:44

Пишет  ОК Робин Хобб 2015:

ОК Робин Хобб 2015: IV этап, «Убийца и пир стервятников»

ОК Робин Хобб: IV этап

Название: Убийца и пир стервятников
Автор: ОК Робин Хобб 2015
Бета: ОК Робин Хобб 2015
Форма: проза
Задание: «Дикий»
Размер: макси, 20 003 слова
Персонажи: Фитц, Ночной Волк, Джон Сноу, Призрак, Бран Старк, Бринден
Категория: джен
Жанр: Action
Рейтинг: R
Предупреждения: жестокость, кровь, кишки, зомби
Краткое содержание: После окончания войны Красных Кораблей Фитц и Ночной Волк отправляются в путешествие, в котором их ждут встречи с дикими землями и новыми тайнами магии.
Примечание: Таймлайн — после «Странствий Убийцы». Кроссовер с «Песнью льда и пламени» Джорджа Мартина.
Размещение: С разрешения автора.

После отлёта драконов наступила полная тишина, которую нарушал только шорох падающих листьев. Деревья были вырваны с корнем или срезаны, и огромные стволы остались втоптаны в лесную подстилку. Мы с Ночным Волком стояли посреди бывшего поля битвы и медленно оглядывались по сторонам. Шум битвы, лязг оружия, предсмертные крики раненых, хлопанье огромных крыльев смолкли, сменившись оглушающий тишиной. Мы победили. И остались одни. Все, кого я любил, покинули меня, словно судьба жестоко пошутила и вдруг решила подарить мне то, о чём я всегда мечтал — возможность самостоятельно решать, кто я такой и как буду жить дальше. Повернувшись спиной к месту, где завершилась жизнь Фитца Чивела Видящего, королевского убийцы, я зашагал прочь. Волк, мой брат, шёл следом. Так началось наше одинокое путешествие длиною в долгих шесть лет. Мы шли, позволяя любопытству определять направление, иногда останавливались и жили на одном месте, пока дорога снова не увлекала нас за собой. Избегая общества людей, мы передвигались, охотились и жили, как хищники, у которых нет никаких обязательств кроме как друг перед другом. Мои раны — телесные и душевные — были не из тех, что исчезают со временем, но постепенно я учился жить со шрамами. Одиночество и дорога стали для меня лучшим лекарством.
Магия не покинула меня, но я не желал обращаться к ней снова. То, что я сделал с Регалом, позволило мне узнать свою силу с новой стороны. Я с лёгкостью подчинил принца своей воле, лишив всего, что составляло его собственную личность. Мне удалось внушить ему такую преданность, что он бы без раздумий лишил себя жизни, появись у меня желание отдать ему подобный приказ. Чувство безраздельной власти над другим человеком вызывало во мне отвращение, хотя и искушало воспользоваться магией снова. Регал наслаждался бы, имея такие возможности, но не я. Через принца я мог бы добраться до каждого из членов его новых кругов Скилла, наскоро обученных Уиллом. Имея слаборазвитые способности, эти люди ничего не могли противопоставить моей силе, я мог бы иссушить их, приумножая собственное могущество, или так же подчинить своей воле, заставив ежеминутно до конца жизни служить мне. В этом не было их вины, всего лишь невезение родиться с некоторыми способностями к магии Видящих, и мне стоило больших усилий не забывать об этом. Я сделал Регала самым верным союзником королевы Кетриккен и её будущего ребёнка, заставил, насколько это возможно, исправить причинённое им зло и приказал себе остановиться на этом. Я отстранился от Скилла, поднял защитные стены и запил своё решение хорошей порцией эльфовой коры. Уит всегда нравился мне больше, и я решил, что мне будет его вполне достаточно.
Путь в Баккип был мне заказан, но в Шести Герцогствах оставалось много дорог, на которых легко затеряться одинокому путнику. Обходя стороной города, мы с волком побывали в каждом из герцогств, прошли всю страну с севера на юг и с востока на запад. Целый год провели у Черного Рольфа и многому научились, но также убедились и в том, что предпочитаем общество друг друга. И снова двинулись в путь.
Мы побывали на юге Калсиды и дошли до Удачного. Поднялись по берегам Дождевой реки и спустились вниз на старом баркасе, в котором мой Уит распознавал одновременно живое и мёртвое существо. Ощущение было не из приятных, шерсть на загривке Ночного Волка топорщилась всё время, которое мы провели на борту маленького судна. В тесный и тёмный кубрик он отказался спуститься — там, под досками палубы, в окружении серых стен, ощущение присутствия живого мертвеца усиливалось. Весь путь до Удачного мы провели под открытым небом на палубе. Время от времени в моей голове возникали смутные образы. Я летел над рекою и лесом, окружавшим её, и камнем падал вниз, завидев добычу. Меня охватывало странное ощущение, что эти видения и мысли в мою голову вкладывал кто-то другой. Я привык делить своё сознание с Ночным Волком, но это был чужой холодный разум. Придти в себя меня заставляло рычание Ночного Волка. Мы оба испытали огромное облегчение, когда сошли на берег в Удачном. Мы намеревались посетить Пиратские острова и Джамелию, но обнаружили, что Ночному Волку не нравится путешествовать по воде, а мне не нравятся страны, где нет зимы. Тогда мы повернули на север.
Меня манили горы. Я чувствовал, что должен ещё раз увидеть дороги, по которым уже прошёл однажды. До Джампи мы добрались в конце осени и, не задерживаясь, двинулись дальше. Ночному Волку не нравилась идея путешествовать по дороге Скилла, несмотря на то что моя способность сохранять ощущение самого себя под давлением магии заметно усилилась. На этот раз нам некуда было спешить, и мы пошли лесом, используя дорогу как ориентир. Чем дальше мы удалялись от неё, тем больше становилось дичи для охоты, что было немаловажно — мы не стали делать никаких запасов в Джампи. Опыт наших с Ночным Волком совместных странствий показал: всё, что нам нужно, мы могли добывать себе сами. Благодаря охотничьим подвигам моего друга у нас почти всегда было мясо, а моё умение его сохранять, подвяливая куски над огнём, обеспечивало нас едой и в те дни, когда охота не приносила результата. Рыбу, которую мне удавалось поймать, мы тоже честно делили поровну. А все найденные в лесу ягоды доставались мне одному.
Когда-то Баррич потратил много времени, обучая меня работе с кожей. Эти навыки очень пригодились в пути. У меня были мягкие меховые сапоги, сшитые из шкур убитых нами животных, меховой плащ и одеяло. На вместительную сумку, в которой я носил весь свой скарб, сгодилась кожа оленя, из того же материала были и мои штаны. Одежда выглядела грубой, но была удобной и прочной. Если бы кто-то увидел меня в таком виде, то принял бы за дикаря, но мы с Ночным Волком умело избегали встреч с людьми. На дне моей дорожной сумки хранились сапоги, тканые штаны и рубашка, какие носят крестьяне, на тот случай, если бы мне понадобилось наведаться в город, не привлекая к себе внимания. С тех пор, как мы покинули Удачный, и до самого Джампи я надевал эту одежду всего пару раз.
Избегая встреч с людьми, я всё же заставлял себя следить за собой, чтобы снова не скатиться до животного состояния. Воспоминания о днях, прожитых в полуживотном состоянии, когда Баррич и Чейд отступились от меня, когда я не был больше человеком, но не мог стать снова волком, пугали меня. Оставляя на коже порезы, я почти ежедневно брился, расчёсывал волосы и следил за тем, чтобы моя одежда была выстирана и вычищена при первой возможности. Ночной Волк посмеивался надо мной, называя вылизывающимся котом, но не возражал, когда я каждый вечер принимался растаскивать колтуны и выбирать колючки, застрявшие в его густой шерсти. В отличие от меня, он выглядел великолепно, его грудь стала широкой, лапы мощными, длинная шерсть лоснилась, весь его вид излучал здоровье и силу. Мы спали рядом, свернувшись клубком, и его мех согревал меня в любую погоду.
Следуя вдоль дороги силы, мы пробирались вверх по лесистым склонам до тех пор, пока снег не сделал узкие звериные тропы непроходимыми. Тогда я построил маленькую хижину в долине горячих источников, в ней мы переждали зиму. Не смотря на переменчивую погоду, когда солнечный день мог за считанные минуты обернуться снежной бурей, это были хорошие дни. Мы охотились, или кувыркались в снегу, как беззаботные щенки, распугивая дичь на много миль в округе. Голод не пугал нас — над маленьким очагом в нашей хижине постоянно коптилась рыба, пойманная мною в незамерзающем ручье.
Я забирался в озерцо, питавшееся горячим источником. Вода была маслянистой и пахла серой, но моё тело с благодарностью реагировало на тепло. За эту зиму я окреп, боль от старых ран притупилась, став просто фоном, на который можно было не обращать внимания. Я почти научился не думать о Молли, говоря себе, что более подходящего спутника для неё и воспитателя для моей дочери, чем Баррич, просто не существует, а значит, я должен радоваться за них и отпустить. Принять решение было намного проще, чем выполнить его, но я старался. Днём я загружал себя работой: охотился, рыбачил, носил дрова, обрабатывал кожу убитых нами животных, шил сапоги, чинил одежду, мастерил мебель для хижины. Но во сне, когда я терял контроль над собой и Скиллом тянулся к Молли через мили и годы, на стражу вставал Ночной Волк. Он выталкивал меня из моего сна, а потом терпеливо лежал рядом, согревая своим теплом, помогая выбраться из плена отчаяния.
С наступлением весны мы продолжили свой путь. Сначала мы вышли к каменоломне, где Верити вырезал своего дракона. Я постоял немного, глядя на плоскую голую площадку, окруженную высокими стенами, тянущимися к холодному серому небу. Ничто не указывало на события, произошедшие здесь, только кучи мусора, мелкие осколки камней и старые инструменты. Острый нюх Ночного Волка привёл нас к месту нашего бывшего лагеря. Упавшие палатки и разбросанные повсюду вещи превратились теперь в самый обычный хлам – мокрые грязные тряпки, истлевшие от непогоды и времени. Теперь я мог уйти, оставив за спиной это место и произошедшие здесь события, зная, что они не последуют за мной.
Мне хотелось ещё раз побывать в Каменном Саду. Драконы вернулись туда, где мы нашли их впервые. Лес постепенно забирал их себе – повсюду снова росла трава, вьющиеся растения тянулись вверх, цепляясь усиками за чешуйки драконьих лап, молодые деревца искали путь к весеннему солнцу между каменными телами. Драконы были так же прекрасны, как в тот миг, когда мы увидели их в первый раз. И так же неподвижны. Я ходил между ними и, как и прежде, чувствовал призрачный зов Уита, который исходил от спящих статуй. Я нашёл рогатого дракона — короля Вайздома — и даже осмелился прикоснуться к его плечу голой рукой, но ощутил лишь холодную чешую. Они все были там: вепрь-дракон, крылатый кот и другие существа, вырезанные из камня Элдерлингами. Я видел Девушку-на-Драконе. Она крепко спала, обнимая своего дракона. Я прошёл мимо, не прикоснувшись к ней, боясь воспоминаний, которые она в себе хранила. Я искал своего короля и нашёл его. Когда мы увидели зеленоватую шкуру Верити, испещрённую пятнами солнечного света, Ночной Волк сел в стороне и аккуратно уложил хвост вокруг лап. Я почувствовал, как смолкли его мысли — он оставил меня наедине с самим собой. Я медленно приблизился к Верити-Дракону, чувствуя, как оглушительно стучит в груди сердце. В теле, вырубленном из Скилла и камня, спал мой король. Как же мне хотелось услышать его такой знакомый голос.
«Верити», — хрипло позвал я. Моя душа тянулась к нему словами, Уитом — я искал своего короля. Мне не удалось его найти. Тогда я положил ладони на холодные плечи, прижался к камню лбом и снова потянулся к нему. «Верити, прошу вас», — умолял я и, опять пытаясь с ним связаться, воспользовался Скиллом — всем, что имелся в моем распоряжении. Я опустил защитные стены и шагнул в поток. И только тогда почувствовал едва знакомое присутствие. Но это уже не был мой король — как бутылка может сохранять аромат давно выпитого вина, как в воздухе остаётся шлейф духов давно ушедшей дамы, так и поток Скилла содержал лишь слабую память о Верити. Я пытался ухватиться за этот образ, но с таким же успехом можно было бы ловить солнечный свет, подставив ему руки. В поисках моего короля я погружался всё глубже, до тех пор, пока не почувствовал, что и меня больше нет. Мой Скилл был пламенем свечи, в то время как затянувший меня поток, был самой огненной стихией — он окружил меня, наполнил собой и растворил в себе. Если бы Верити сохранил какую-нибудь форму, до которой я мог бы дотянуться, если бы он продолжал существовать, тогда, возможно, я смог бы вернуться. Но его не было. Конец того, кому я служил означал и мой конец. Отчаяние захлестнуло меня. Крупицы моей сущности неудержимо уносились в разные стороны. Я отдался потоку. Скилл поглощал меня, позволяя забыть, кем я был и что совершил.
Внезапно какая-то сила подхватила меня, обволокла, собирая разбегающиеся частицы, подцепила, как ложка зачерпывает из кипящего котла кусок варёного мяса. Серебряная стремнина, которая несла меня, вдруг сменилась неподвижной густой вязкой зеленью, я вдохнул холодный и в то же время удушливый воздух непроходимой лесной чащи, услышал скрип ветвей, карканье воронов.
Придя в себя, я обнаружил, что лежу на земле рядом с каменным драконом. Ночной Волк сжимал в зубах моё запястье и оттаскивал от статуи.
— Он ушёл, – сказал я ему то, что он знал и без меня. — Верити ушёл.
А ты чуть не ушёл вслед за ним. Ночной Волк был очень сердит. Уход короля был необходим, а ты собирался оставить меня просто из-за собственной глупости.
Он ещё раз сжал челюсти на моей руке, так, что я вскрикнул от боли. Боль помогла окончательно очнуться, я заново почувствовал себя цельным. Голова раскалывалась, как это бывало обычно после использования Скилла. Я поднялся на ноги, но перед глазами всё потемнело, боль раскалённой иглой прошила мозг и стала стремительно нарастать, я рухнул на колени, и меня вырвало. Отдышавшись, я почувствовал, что могу передвигаться. Почти на четвереньках, руками цепляясь за ветки и камни, я отполз подальше от статуй. Ноги дрожали, одежда прилипла к телу от холодного пота. Слишком давно я не пользовался Скиллом, слишком глубоко погрузился в него. Теперь наступала расплата. Ночной Волк подгонял меня, умоляя уйти как можно дальше от места, где Скилл имел такую власть надо мной. В моей сумке имелся запас эльфовой коры, но не было сил разводить огонь и заваривать чай. На ходу я засунул кусок коры в рот и стал жевать, не слишком надеясь на облегчение. Тем не менее, через какое-то время мне стало легче, привычная горечь стянула рот, отвлекая от головокружения.
Весь оставшийся день я карабкался вверх по склону: путь вниз был для меня сейчас труднее, ноги подгибались, и я рисковал сломать себе шею, скатившись кубарем с какого-нибудь обрыва.
На закате мы вышли на пологий участок. Ещё никогда нам не приходилось забираться так высоко. Мы поднялись выше границы леса, каменный сад остался где-то внизу, за перегибом. Здесь среди больших валунов росли кусты. Их жёлтые цветки, облепившие ветки, источали сильный аромат, похожий на запах эля. По земле стелились стебли, покрытые большими глянцевыми листьями и крупными белыми цветами. Эти стебли переплетались с кустами вездесущей ежевики, образуя непроходимые заросли. Перепрыгивая с камня на камень, мы пробрались к берегу и напились из озера. Его ледяная вода была прозрачной, каждый камешек на дне играл и переливался. С каждым глотком я чувствовал как головная боль отступает, опустошая меня, сменяясь усталостью. Я умылся и прилёг тут же возле кромки воды на большом валуне, хранящем тепло уходящего дня. Я чувствовал голод Ночного Волка, волчье чутье говорило мне, что неподалёку пасётся небольшое стадо каких-то мелких копытных животных. Мне удалось убедить моего брата не беспокоиться за меня и поохотиться в своё удовольствие. Я постарался передать ему ощущение тепла, исходящего от камня, на котором я лежал, чтобы он не опасался оставить меня одного. Свою усталость я укрыл за стенами, чтобы волк не беспокоился о том, что я не смогу защитить себя в случае необходимости.
Ночной Волк затрусил прочь. Я закрыл глаза и мысленно последовал за ним, позволяя его восприятию заменить моё собственное. Его ничто не беспокоило, и я мог просто отдыхать, отдавшись калейдоскопу запахов, которые улавливал его чуткий нос. Моё сознание покачивалось, умиротворённое и расслабленное, словно убаюканное в колыбели, я чувствовал, как упруго отталкиваются от земли подушечки волчьих лап. Я слишком отдался охоте Ночного Волка, чтобы вовремя заметить, что камень под моей спиной больше не грел, напротив: холод проникал под одежду, прорастал в спину, сковывал и не давал пошевелиться.
Я открыл глаза. Надо мной склонились заснеженный еловые ветви. На чёрном небе переливалось далёкое северное сияние.
Ночной Волк! — крикнул я. Ответом стала тишина. Я попытался подняться, но не сумел. Руки и ноги словно вмёрзли в камень, я не мог пошевелить даже головой, только в панике вытаращил глаза.
Как по команде, раздалось многоголосое карканье. Вороны, казалось, окружили меня со всех сторон, кто-то заходился прямо над моей головой, кто-то кричал издалека. Одна из веток дёрнулась, сбрасывая снег, с неё сорвалась чёрная тень и спикировала прямо мне на грудь. Я опустил взгляд и увидел седую голову огромного ворона. Я не мог приподнять голову, чтобы рассмотреть его целиком, но чувствовал мёртвую тяжесть, под которой едва не прогибались рёбра. На мне была толстая меховая куртка, тем не менее, я чувствовал, как когти ворона царапают кожу, холодные и сухие, как пальцы мертвеца. Он взмахнул крыльями, до боли вцепился мне в грудь, а затем перепрыгнул к самому лицу, так, что его клюв почти касался моего носа. Он хрипло каркнул и склонил голову набок, будто примериваясь. Я подумал о том, как видел воронов, выклёвывающих глаза висельникам, и моя спина покрылась испариной.
Ночной Волк!
Он не слышал меня, а может быть, мчался на помощь с такой скоростью, что не успевал ответить. Неважно. Он не успеет. Клюв находился в нескольких дюймах от моего лица, пара коротких резких движений — и я ослепну навсегда.
Я заставил себя отвести взгляд от клюва ворона и заглянуть ему в глаза. Чёрные, блестящие, расположенные, как у большинства птиц, по бокам головы. А посреди лба мерцал третий глаз, смотревший на меня не мигая. Я хотел заорать, но понял, что не могу выдавить ни звука. Холод, который сковал мои конечности и не позволял даже сжать в кулаки руки, кажется, добрался и до моего горла.
Ночной Волк успел. Прямо перед моим носом клацнули белые зубы, в лицо повеяло дыханием хищника — кровью и сырым мясом. Ворон оттолкнулся, едва не до кости пропоров мне грудь, и взлетел. Он сделал круг надо мной, другой и третий, не переставая рассерженно каркать. Остальные птицы стихли, словно сговорившись, чтобы его стало лучше слышно. А затем он отлетел прочь, прокаркав напоследок: «Иди сюда, иди сюда, сюда» — медленно, раздельно, будто волнуясь о том, чтобы произнести непривычные для птицы человеческие слова достаточно разборчиво.
Его усилия были напрасны. Я понял бы его, говори он хоть на джамелийском, калсидийском или языке, о котором я даже не слышал. Слова птицы подкреплялись Скилл-приказом — такой силы, что паралич исчез, и я потянулся вслед за вороном.
Я сел. Рядом стоял Ночной Волк, шерсть на его затылке торчала дыбом, зубы обнажились в лёгком оскале. Я обнаружил, что моя щека влажная — он тыкался туда носом, пытаясь разбудить. Ночной Волк смотрел на меня, а не в небо, куда улетел ворон. От резкого движения в голове взорвался сгусток боли, её волна ослепила меня и отступила, отдаваясь стуком в висках. Крепко зажмурившись на мгновение, я снова открыл глаза и огляделся по сторонам — вокруг меня снова громоздились горные вершины, теперь, в час заката, казавшиеся золотыми. Над моей головой было чистое летнее небо, готовящееся вскоре покрыться бледной россыпью звёзд. Никаких елей, покрытых снегом колючих лап, никаких воронов. В кустах с одуряюще-сладко пахнущими жёлтыми цветками весело чирикали маленькие птички. Валуны, окружающие берег озера, по-прежнему отдавали накопленное за день тепло. Оно снова проникало мне под кожу, разливалось по телу, покалывало пальцы, ослабляло тиски, сжавшие сердце. Ночной Волк снова ткнулся мне в щёку холодным носом.
Кто тебе угрожал, брат?
Наверное, это был просто сон.
Я слышал, как ты меня звал, я чувствовал, что ты в опасности. Я бежал к тебе так быстро, как мог, но был слишком далеко.
Ты успел, ты прогнал ворона.
Ворона? Я не видел ворона, я видел волка. Он охранял тебя, он отогнал от тебя опасность. Кто это был?
Ревность, сквозившая в его вопросе, рассмешила меня.
Роль ворчливой женушки тебе не подходит.
Ночной Волк беззлобно укусил меня за ухо и снова с тревогой заглянул в глаза. Я постарался припомнить свой сон.
Я не мог двигаться. Там был зимний лес, и огромный трёхглазый ворон хотел выклевать мне глаза. Его прогнал волк. Я думал, что это был ты. Потом я проснулся, и ты был рядом.
Вспомнив о вороне, я снова испытал тот ужас, который охватил меня, когда я понял, что не могу пошевелиться. Новое воспоминание заставило меня задохнуться от гнева.
— Этот ворон пытался отдать мне Скилл-приказ! — выкрикнул я с бессильной яростью.
Ты уверен, брат? Шерсть на загривке Ночного Волка встала дыбом. Я ощущал его беспокойство за меня и разделял его. Я был уверен, что все, кто могли бы попытаться управлять мною через Скилл, уничтожены. Я сам приложил для этого немало усилий.
Кем бы ни был отдавший приказ, это был человек, и меньше всего на свете мне хоте

@темы: фик, Сага о Видящих, фест, Элдерлинги

Comments

[Уинтроу]

Она пошатнулась и рухнула на землю, мотая головой, будто человек, получивший сотрясение мозга. Я перехватил рукоять поудобнее и повернулся к чудовищу, когда почувствовал Скилл-приказ, направленный против меня — убить его. В то же мгновение то, что раньше было девушкой, плавно поднялось на ноги и снова двинулось ко мне. Я развернулся, готовый отрубить ей голову, когда почувствовал острую боль в правой лодыжке. Её будто сдавило тисками. Я отпрыгнул и посмотрел вниз. Отрубленные руки стискивали мои ноги. Они повисли на сапогах, будто присосавшиеся пиявки, и перебирали пальцами, забираясь выше. Я заорал и стал стряхивать их кончиком меча, мои руки дрожали так, что я глубоко оцарапал кожу, прежде чем избавился от «пиявок». Одна из кистей вцепилась в меч, не обращая внимания на взрезающее кожу лезвие, — так крепко, что я потерял несколько драгоценных мгновений, избавляясь от неё.
Чудовище показалось в нескольких десятках метров от меня, белые доспехи ясно выделялись среди тёмных стволов. У меня оставалось время, чтобы снести голову перекованной: я хотел избавить от неё прежде, чем более серьёзный противник доберётся до меня. Но стоило мне повернуться к ней, как позади хрустнул снег. И если бы не бесчисленные тренировки у Чейда, охота с Ночным Волком и схватки с группой Уилла, я не сумел бы вовремя отреагировать. Но моё тело помнило достаточно, чтобы перекатиться вбок ещё до того, как я осознал, что чудовище со сверкающими глазами неведомым способом мгновенно переместилось мне за спину.
Не успел я поднять меч, как меня окатило волной ужаса — такого всепоглощающего, что Ночной Волк заскулил и прижался брюхом к земле. Скилл, — понял я уголком сознания, не занятого мыслями об ужасающей смерти. Этот, в белых доспехах, обрушился на меня Скиллом, парализовал страхом и готовится убить.
Раздался волчий вой: Выгони его! Убери!
Не знаю, сумел бы я возвести стены, если бы не Ночной Волк: я чувствовал, как больно и страшно ему, и сделал всё, что мог, чтобы уберечь его от чудовища. Оно стояло передо мной, не шевелясь, насылая на меня липкий ужас и одновременно приказывая «перекованным» убить меня. Я смотрел в светящиеся голубым глаза и не видел ничего, кроме них, не обращал внимания на снова прицепившиеся к сапогам кисти и на шаги позади. Я широко расставил ноги и не упал, когда на спину мне обрушились удары, чувствительные, но не настолько, чтобы сбить меня с ног. Девушка была слишком слаба и не могла взять в руки ни палки, ни другого оружия, поэтому я сосредоточился на единственной задаче: поднять стены, спрятаться за ними самому и укрыть Ночного Волка.
Когда мне это удалось, я не медля повернулся и перерубил «перекованной» шею. Голова упала в снег затылком вверх, так, что не видно было ничего, кроме спутанных волос. Я мимоходом порадовался, что не увидел лица, но тут же повернулся к чудовищу. Он не пытался приблизиться ко мне, замер, будто все силы отдавал Скилл-приказу: тот всё нарастал, всё сильнее бился в мои стены, так, что в висках запульсировало и в глазах потемнело. Но я, не желая оставлять позади даже слепого противника, подрубил «перекованной» ноги в лодыжках. Тело рухнуло, и тут же поползло ко мне, подчиняясь Скилл-приказу, опираясь на локти и колени. Последним ударом я вогнал меч в поясницу — неглубоко, перерубая позвонок, но не пытаясь проткнуть тело насквозь. Это и не требовалось: с парализованными ногами «перекованная» не могла причинить мне вреда.
Стены держались, но даже сквозь них я чувствовал, что чудовище окружено облаком страха. Благодаря Ночному Волку, я привык доверять собственному чутью, и всё мое существо противилось тому, чтобы приближаться. Но не время было медлить. Я сжал зубы и пошёл на чудовище с мечом, стараясь не смотреть в синие глаза.
Ночной Волк жутко взвыл, одновременно его пронзило болью — от плеча вдоль бока и до самого хребта. Я забыл о чудовище и бросился на помощь. Ночной Волк со встопорщенной на загривке шерстью медленно отступал, пригибаясь к земле и скаля зубы. Его правый бок блестел, а снег был залит кровью, от которой поднимался пар. На волка наступал «перекованный» с мечом. В его проломленном затылке виднелся сгнивший мозг.
Отвлеки его, ещё минуту, и я достану его сзади.
Не торопись, как видишь, я прекрасно провожу время.
Я замедлил ход, чтобы не привлекать к себе внимание, но толку из этого не вышло: новый Скилл-приказ — и «перекованный», повинуясь, оставил волка и повернулся ко мне. Я отбил его удар и сделал выпад. Мне удалось лишь слегка зацепить его, но не ранить.Руки потяжелели от усталости, мне сложно было сосредоточиться на схватке, потому что часть сознания думала только о том, как не дать стенам рухнуть под ударами Скилла. Но Ночной Волк не терял времени даром: теперь, когда его «перекованный» стоял спиной, волк нацелился как следует и перекусил сухожилия на ноге. «Перекованный» пошатнулся, взмахнул руками в попытке восстановить равновесие, и я воспользовался моментом: отрубил ему обе руки. Желая обезвредить его таким же образом, каким я обезвредил «перекованную», я нацелился на его ступни, когда почувствовал на затылке холодное липкое дыхание.
Чудовище стояло за моей спиной и тянулось к горлу затянутыми в перчатки руками. Я забыл, что оно умеет перемещаться мгновенно. Пока я смотрел ему в глаза, не думая ни о чём, не заботясь больше о том, чтобы поддерживать стены, мои руки сами собой сделали то, чему их учили так долго: убили его, вогнал лезвие в прорезь шлема между глаз.
Я тут же выдернул меч, отступил на шаг и встал, настороженный, ожидая, что одного удара оказалось недостаточно. Но чудовище приподняло руки и уронило их, не донеся до раны, издало хлюпающий звук и рухнуло на снег.
Ночной Волк!
Я ринулся к нему и рухнул рядом. Тот лежал на брюхе и тяжело дышал, но голову держал высоко, а глаза оставались ясными.
Нужно отдохнуть, и я смогу идти дальше.
Но твоя рана!..
Займись лучше… этими. Моя рана никуда не уползёт.
Я обернулся к останкам и увидел, что они продолжали шевелиться. Даже если чудовище заставляло их двигаться, с его смертью магия не иссякла.
Я едва мог наступать на ногу, кости ломило, я еле шевелился от усталости и боли, но выбора не было, и до захода солнца я собирал ветки, чтобы развести большой костёр. Я бросил в него не только шевелящиеся куски тел «перекованных», но и чудовище, хоть оно и не двигалось. На моём мече осталось странное вещество серовато-жёлтого цвета, походившее на слизь и гниль одновременно, я хотел узнать, с чем имею дело, и поэтому, подавив отвращение, стащил металлический доспех с чудовища. Человеком оно было ещё меньше, чем я подозревал: лицо более походило на приплюснутую морду тритона, гребень вдоль темени, полупрозрачная кожа, под которой просвечивали сосуды, наполненные серо-жёлтой жидкостью. Отвратительная плоть горела даже лучше, чем человеческая, будто была пропитана маслом, — она занялась сразу, и пламя переливалось странными зеленоватыми оттенками.
Запах горелой плоти не вызывал ничего, кроме омерзения, но пламя хотя бы давало тепло. Ночной Волк подошёл, растянулся возле костра, подальше от того края, куда я бросил слизнеподобное тело, и принялся зализывать рану. Я не вмешивался. Будь у меня целебные мази, я предложил бы обработать рану и, может быть, наконец сумел бы убедить своего волка в том, что так будет лучше. Но мазей у меня не было, мне нечем было помочь ни ему, ни себе. Стоило посидеть в относительном тепле, как пробудился голод, но моя заплечная сумка, которую я чудом не потерял во время сражения, была пуста, если не считать запаса эльфовой коры, и нам только и оставалось, что уснуть, прижавшись друг к другу, а на рассвете тащиться дальше.

URL комментария

[Уинтроу]

Мы двигались медленно, хромая и оберегая раны. Теперь холод добрался до нас, ещё больше сковывая движения. Облака пара вырывались изо рта с каждым вздохом, инеем оседая на моей бороде, волчья морда казалась теперь седой, у меня под носом повисли сосульки. Еле передвигая ноги, голодные, мы не могли согреться ни ночью, ни днём. В лесу стали попадаться вери и птицы, Ночной Волк то и дело примечал запахи добычи. Но мы слишком ослабли для настоящей охоты, и мне оставалось перебиваться найденными желудями. Ночному Волку приходилось довольствоваться случайными мышами. Один раз нам повезло, и едва не из-под моих ног выскочил заяц, которого Ночной Волк сумел поймать в замечательном прыжке, отнявшем, к сожалению, слишком много сил. Заяц закончился слишком быстро, и мы снова тащились впроголодь, ни о чём не думая от усталости и холода. Овраг давно остался позади, но лес начал редеть, иногда нам попадались пни из-под срубленных стволов. Судя по состоянию древесины, топоры были грубыми и оставили свои следы не один год назад. Вскоре нам встретился замёрзший ручей, и мы двинулись вдоль него, надеясь выйти на поселение, пусть и заброшенное. Я рассчитывал найти крышу над головой, хоть и прохудившуюся, но надежды не оправдались: мы нашли лишь следы временной стоянки: угли, давно размытые водой, и глиняные черепки.
Мы следовали вдоль ручья, пока он снова не нырнул в лес, а когда его берега стали слишком крутыми, слишком заросшими кустарником, свернули к северо-востоку. Я перестал считать дни, не поднимал голову, только смотрел на свои ноги и заставлял их делать шаг за шагом. Ночной Волк тащился позади. Пришло понимание, что это наш последний переход. Стоит остановиться, как мы больше не сумеем сдвинуться с места, и наше путешествие подойдёт к концу. Я думал о том, чтобы напоследок взглянуть на Молли, на моего ребёнка, убедиться, что Баррич хорошо о них заботится. Но усталость была слишком всепоглощающей. Даже мысли о них не пробудили во мне никаких желаний, кроме не до конца иссякшей жажды жить, хоть как, хоть минутой дольше.
Когда я заметил несколько валунов, покрытых мхом, и расщелину между ними, я испытал нечто, похожее на радость: вот укрытие, в котором мы сможем умереть, вот к чему мы шли с таким упорством последние дни. То, что Ночной Волк никак не ответил на такие мысли, окончательно убедило меня в том, что надежды нет. Я не мог найти в себе сил, чтобы ускорить шаг, только поднял голову и теперь смотрел не на землю, а вперёд. У меня шумело в ушах и темнело перед глазами. Пришлось опереться на ближайший валун, чтобы не упасть. Когда тьма перед глазами рассеялась, я увидел, как в чёрном провале колышется огонь.
Это была не просто расщелина между валунами, под ними скрывалась глубокая пещера, уходившая под землю. И кто-то нашёл её до нас, кто-то с факелом, нет, с тре… четырьмя... Их было много, столько, что я не мог сосчитать.
Я с тоской вспомнил, как нас с Ночным Волком переполняла сила, когда мы охотились на оленя. Как приятно вступить в битву с противником, равным тебе, и выйти из неё победителем. Я ещё помнил это. Хорошо бы ещё раз впиться зубами в горячее, истекающее соком мясо только что убитой добычи. Хотел бы разделить со своим волком торжество победителя. Но с нас было довольно. Перед глазами пронеслись пережитые схватки: медведь-гигант с похожими на кинжалы когтями, и глупое скольжение по обледенелому склону; перекованные среди полуразрушенной стены и бег по глубокому снегу; извивающиеся в снегу конечности, наполняющий ужасом Скилл и костёр, воняющий тухлым горелым мясом. Трижды мы сумели избежать опасности. Я смотрел, как навстречу нам из глубины пещеры приближаются фигуры с факелами. Перед глазами снова начало чернеть, ледяной воздух, который я вдыхал так тяжело, обжигал лёгкие, пульсировала жгучей болью лодыжка, отдаваясь в ступню и в колено, ей вторили свежие, ещё сочащиеся кровью порезы на щеке, на запястье и в боку, всё тело будто бы потяжелело и голова потяжелела тоже.
Брат мой?
Я ещё услышал взволнованный вопрос Ночного Волка, но ответить не успел: мир опрокинулся, обернулся бездонной пропастью и поглотил меня.

***
Я закашлялся и очнулся. Не слышалось привычного завывания ветра, снег не колол лицо. Я лежал на спине, подо мной был не сугроб, а постель, и чьи-то руки заботливо укутали меня в настоящее шерстяное одеяло. Кровь снова стала поступать в замёрзшие руки и ноги, и они болезненно пульсировали. Тело сотрясала лихорадка, каждый вздох давался с трудом, вызывая приступ удушающего кашля. В помещении, где я оказался, пахло сушёными травами. Жёлтый свет горящего факела делал окружающую темноту уютнее. Кто-то сидел у меня в ногах. Я вспомнил что так уже было раньше, и задохнулся от радости.
— Шут, — позвал я и был наказан новым приступом кашля. Отдышавшись и открыв глаза, я увидел, что надо мной склонился темноволосый мальчик, совсем не похожий на шута. Скорее, он был похож на меня самого, совсем юного, такого, каким я вернулся из Горного королевства, — болезненно худой и бледный. Он с тревогой и недоумением вглядывался в моё лицо.
— Где шут? — просипел я, уже понимая, что никакого шута здесь нет, откуда ему было взяться? Мальчик, казалось, не понимал моих слов. Он разглядывал меня, приоткрыв рот, и удивление, а вместе с ним разочарование всё больше отражались на его лице. Я снова закашлялся. Мальчик, словно очнувшись ото сна, перегнулся через меня, взял откуда-то кружку и поднёс к моим губам. Я с наслаждением припал к ароматному травяному чаю и, обжигая рот, жадно проглотил всё, что было в кружке. Лечебный настой смягчил горло, стало легче дышать. Мальчик молча наблюдал за мной из-под упавших на глаза волос. Мне было неуютно от того, что он сидел так близко. Я попытался тоже сесть, но как только пошевелил ногой, лодыжку прострелило болью. От неожиданности я вскрикнул. Мальчик испуганно шарахнулся, но не встал, оставаясь сидеть рядом со мной на постели. Я обратился мыслями к Ночному Волку и нашёл его уютно растянувшимся возле огня. Он был сыт и доволен. Рядом с ним был ещё один волк. Он лежал, вытянув перед собой лапы, и терпеливо ждал, когда Ночной Волк выспится и они вместе пойдут охотиться. В их сонном умиротворении я почувствовал спокойствие, гордое осознание собственной силы и признание друга как равного себе. Ощутив прикосновение моего разума, второй волк ощетинился, готовый разорвать чужака.
Это стая. Мой брат. Ночной Волк встал между нами.
Как ты? Нога болит?
У меня всё хорошо. Отдыхай. И Ночной Волк вытолкнул меня из своего разума.
Я почувствовал горечь и разочарование. Я знал, что Ночному Волку необходимо общение с такими, как он, и если бы не наша связь, он был бы сейчас вожаком своей собственной стаи где-нибудь в лесах Фарроу.
Я и есть вожак собственной стаи. Он лениво зевнул. Спи. Отдыхай. Сон — это важно. Ты должен поправиться.
Он снова отстранился, наслаждаясь отдыхом и теплом. Я не собирался больше ему мешать. Лихорадка сотрясала меня, и было трудно сосредоточиться, глаза слипались, но мальчик по-прежнему сидел рядом со мной и не собирался уходить. Подавив раздражение, я обратился к нему:
— Это ты притащил меня сюда? Я очень благодарен тебе. Как зовут моего спасителя?

URL комментария

[Уинтроу]

Напряжение голосовых связок вызвало новый приступ кашля. Я задыхался, казалось, рёбра разрывают лёгкие. Мальчик снова поднёс к моим губам кружку и заговорил. Я не понял ни слова. Он говорил, хмуря брови, задрав подбородок и искоса поглядывая на меня. Не разбирая слов, я разглядывал его. Он держался с большим достоинством, его речь была беглой и плавной, голос выразительным, словно, вопреки грубой поношенной одежде, передо мной сидел маленький принц. Когда мальчик наконец замолчал и вопросительно посмотрел на меня, я покачал головой.
— Я не понимаю тебя, — ответил я, закашлялся и почувствовал, что в нашей комнатке появился кто-то ещё.
В освещённый факелом круг света вошло странное существо, одетое, казалось, в листья. Глаза мне говорили, что это девочка, Уит определил её как старую мудрую женщину. Её зеленоватую кожу покрывали пятна — серые, бурые, но не они приковывали внимание, а огромные кошачьи глаза, излучающие, казалось, своё собственное жёлтое сияние. Она бесшумно прошла через комнату, в её руках был котелок, из которого поднимался пар, пахнущий пряными травами и летним лугом. Она что-то спросила у мальчика, он ей ответил. Её кошачьи глаза уставились на меня. Я поздоровался с ней и снова задохнулся от кашля. Она разглядывала меня спокойно, неторопливо, терпеливо ожидая, когда я справлюсь со своим дыханием. Когда спазм в лёгких отступил, она положила мне на лоб прохладную маленькую руку и что-то сказала. Не в силах больше отвечать, я молча покачал головой. Её прохладное прикосновение было таким приятным, что я чуть не застонал от неожиданного облегчения. На его фоне я вдруг понял, что, несмотря на то что тело моё сотрясает озноб, я весь горю, а голова раскалывается от боли. Маленькая зеленоватая ладонь, бережно касаясь, стала гладить меня по голове, легко разбирая свалявшиеся в колтуны волосы. В этих поглаживаниях не было ничего игривого, возможно, так гладит по голове мать своего сына. С каждым новым прикосновением я чувствовал, как ослабевает огненный обруч, сдавивший виски, и боль отступает, сменяясь сонной тяжестью. Мои веки сомкнулись, и я уснул.
Я бежал по снегу, меня переполняли азарт охоты и радость от силы, ощущающейся в собственном теле. Рядом бежал друг. Он был равным, ни в чём не уступая и не превосходя меня. Его задор передавался мне, заставляя ещё яростнее нестись вперед. Мы прыгнули вместе, сбивая с ног лося. В нос пахнуло мертвечиной, зубы вонзились в подмороженное гниющее мясо. Лось был мёртвым, но останки продолжали шевелиться даже тогда, когда мы разрывали зубами плоть и пожирали их.
Когда я проснулся, женщина уже ушла. У меня на голове, охлаждая лоб, лежала тряпица, смоченная в настое тех самых трав из котелка. В комнате находились трое: мальчик, которого я уже видел, и ещё двое ребят. Я, не выдавая себя, разглядывал их через полуприкрытые ресницы. Мой знакомец сидел теперь на другой постели возле соседней стены. Другой мальчик, маленький и щуплый, устроился на полу, на большой охапке соломы, поджав под себя ноги. Ещё один, тот, что постарше, стоял рядом. Нет, не мальчик. Мой Уит подсказал мне, что это была девочка. Высокая, гибкая, поджарая, с коротко остриженными волосами, непослушными вихрами закручивающимися вокруг головы, едва доходящими до подбородка. Она была немного старше мальчиков и заметно крепче обоих. Говорил самый маленький. Он неторопливо вещал и был похож на старика, но не только тем, как размеренно и обстоятельно подбирал слова, — во взгляде его огромных глаз цвета мха на худеньком измождённом детском лице сквозила усталость столетнего старца. Двое других ребят задавали вопросы и слушали его серьёзные рассуждения. Не останавливаясь ни на минуту, девочка привычным движением ловко точила клинок.
Я прислушивался к их разговору, пытаясь уловить хотя бы одно знакомое слово. Ничего разобрать мне так и не удалось. Убаюканный звуком их неторопливой беседы, я снова уснул.
Я лежал в снегу. Волк взвился в воздух и обрушился на меня. Его горло оказалось прямо возле моей пасти. Он потянулся и укусил меня за ухо. Я упёрся в его бок задними ногами, отпихивая от себя. Мы оба рычали от удовольствия. Вдруг он вскочил, сел рядом и настороженно уставился на меня. Я почувствовал, что волк отступил и в нём есть кто-то ещё. Как во мне сейчас был мой брат, с которым мы разделили радость этого морозного утра и здорового тела. Я потянулся Уитом к волку, но нашёл мальчика. Он почувствовал моё прикосновение и ответил на него.
Кто ты?
Я Фитц.
Почему теперь мы говорим на одном языке?
Потому что все волки понимают друг друга.
Фитц. Я принял тебя за моего брата. Он служит в Ночном Дозоре.
В его мыслях я почувствовал гордость. И тоску.
Я не знаю, что такое Ночной Дозор.
Значит, ты не одичалый. Откуда же ты? Кто может не знать про Ночной Дозор?
Я пришёл издалека.
Мы ждали тебя.
Меня?
Того, кто придёт на зов. Видящий сквозь зелень, — я невольно вздрогнул от знакомого слова, но постарался скрыть своё замешательство. Мальчик ничего не заметил и продолжал: — сказал, что придёт тот, кто слышит.
Вы ждали не меня, я оказался здесь случайно.
Я почувствовал его сомнение. Он помолчал, потом произнёс.
Значит, ты тоже варг.
Варг?
Человек, умеющий управлять волком.
Я не управляю моим братом.
А я, — в интонации мальчика мне послышалось высокомерие, — могу теперь управлять ещё и воронами. Летать на их крыльях и смотреть их глазами.
Интересно, подумал я, как волк соглашается разделять своё существо ещё и с воронами? Я потянулся к нему и почувствовал его отвращение.
Твоему волку это не нравится.
Откуда ты знаешь? Лето всего лишь животное.
Ночной Волк во мне зарычал, вскочил и ощерился на глупого щенка. Второй волк тоже поднял шерсть на загривке, и я почувствовал, как зверь отодвигает мальчика себе за спину, вставая на его защиту.
Снег захрустел, разошлись кусты, и на поляну, где приготовились к схватке два волка, вышел медведь. Из его раскрытой пасти в морозный воздух не выходило ни облачка пара. Шкура выглядела облезлой, местами она была прорвана насквозь и наружу торчали голые кости, проломленная в районе виска голова частично была скальпирована. Слепые глазницы безошибочно нашли замерших в снегу волков. Ночной Волк вытолкнул меня из своего сознания, приготовившись к бою. Я проснулся, открыл глаза и увидел мальчика, он всё так же вытянулся на соседней постели. Его глаза закатились, так что радужка полностью скрылась за не до конца прикрытыми верхними веками, между длинных тёмных ресниц поблескивали белки. Он всё ещё был со своим волком, мне же оставалось только ждать, когда схватка закончится.
Наконец, мальчик открыл глаза и взглянул на меня. Я потянулся к Ночному Волку, но тот был занят едой. То, что он ел, продолжало копошиться в снегу. Я задохнулся от вони разлагающейся плоти.
Ничего живого в этом лесу не осталось. Лучше шевелящаяся еда, чем совсем без еды.
Меня терзало чувство вины за то, что из-за принятого мною в горах решения мой брат вынужден теперь питаться полусгнившей мертвечиной.
Не забывай есть сам, запахом моей еды сыт не будешь. Ощущая запах его еды я понял, что не голоден.

URL комментария

[Уинтроу]

Для меня потянулись долгие дни выздоровления. Женщина в одеянии из листьев приносила еду — грибы, тушёную рыбу, сушёные ягоды, козье молоко, мёд — меняла компрессы у меня на лбу, поила отварами трав. Приходили и другие люди, очень похожие на неё, невысокого роста, с такими же большими глазами и ушами, странной, казавшейся бархатной, пятнистой кожей, одетые в плащи из листьев. Они осматривали меня, ощупывали, прикладывали руки к поврежденным местам, и боль затихала, мазали мазями, поили снадобьями. Простуда оказалась не единственной болезнью, приковавшей меня к постели. Моя правая нога распухла и почернела. Я слишком долго и слишком туго перетягивал её, чтобы растяжение в лодыжке не мешало идти. Находясь постоянно на морозе, я почти не чувствовал боли, между тем застой крови вызвал воспаление. В те часы, когда лихорадка отступала, я слушал пение маленьких хозяев этого странного убежища. Мелодии были непривычны моему уху, стройное многоголосие разносилось под сводами пещеры, где все мы укрывались от зимнего леса. Слов этих песен я не понимал. Ночной Волк редко возвращался в пещеру, предпочитая проводить время со своим новым другом. Я тосковал по нему, испытывая самую настоящую ревность. Компанию в моём одиночестве мне составлял мальчик. Его друзья редко появлялись в нашей каморке, а однажды вовсе исчезли, обнявшись с ним на прощание. Он никогда не уходил из нашего закутка, всегда оставаясь в своей постели, и мне не долго пришлось гадать, почему. В нашу каморку ввалился настоящий великан, заняв собою сразу всё пространство. Я замер, понимая, что в моём состоянии ни убежать, ни сражаться с таким гигантом я не способен. Великан только скользнул по мне глазами, пробормотав невнятное «Ходор». Он подвинул большую корзину, стоящую в углу, вплотную к кровати мальчика, и тот привычным усилием при помощи рук переместился в неё. Вся нижняя половина его туловища была парализована. Великан взвалил корзину с сидящим в ней мальчиком себе на спину и, бессмысленно бормоча себе под нос, ушёл с ним куда-то. Вернулись они через несколько часов. Мальчик таким же привычным движением перебрался обратно на постель, а великан снова скрылся где-то в сумерках пещеры, бормоча своё «ходор, ходор, ходор». Мальчик с завистью проводил его глазами.
В первые дни мы могли разговаривать только когда я спал. Я попросил научить меня его языку, и он оказался хорошим учителем. У меня была натренированная память, запоминать слова на чужих языках не вызывало у меня трудностей. Язык, на котором говорил мальчик и его друзья, оказался не сложнее любого другого, которые я знал. Вскоре я уже мог понимать речь моего собеседника и сам с каждым днём всё лучше строил фразы на «общем языке», как назвал его мальчик. Так я узнал, что его звали Бран, что в стране, куда я попал, идёт война, что его лорда отца убили, его старшие братья воюют, сёстры находятся в плену, замок его предков захвачен предателями. А сам он при помощи конюха своего отца Ходора попал сюда, за Стену, к детям леса, потому что его позвал трёхглазый ворон. При этих словах моё сердце сжалось от тоскливого предчувствия.

***
Я иду на встречу с вожаком детей леса.
У него есть волк? Может быть, волчица?
Не думаю.
Узнай.
Я ничего не ответил и закрылся от разума Ночного Волка, чтобы не становиться свидетелем его игр с новым другом. Я шёл по узкой пещере, уходящей всё ниже под землю. Приходилось пригибать голову, чтобы не задевать свисающие корни. А дитя леса, шедшее передо мной, могло выпрямиться во весь свой невысокий рост. Мне не нравился душный спёртый воздух, мне не нравилось, что стены будто сдавливают меня со всех сторон, мне не нравилось, что я не был уверен, пойдёт ли Ночной Волк со мной, когда настанет час покинуть детей леса. С каждым шагом на душе становилось всё тоскливее, и я не сразу понял, что дело не в жутковатом месте и не в страхе потерять самое близкое мне существо. К моему разуму тянулась сила, которой я не мог найти названия. Я поскорее поднял стены и прислушался к ощущениям.
Будь это Скилл, серебристая сила плескалась бы у стен — или обрушилась бы на них гигантской волной в попытке разрушить преграду. То, что я чувствовал сейчас, оплело мои стены, подобно побегам, и улеглось внизу, не пытаясь пробраться внутрь, но выжидая. По спине пробежал холод: я представил, как медленно, но неотвратимо стебли и корни проникают между камней кладки, крошат соединяющий их раствор и обрушивают укрепления.
Ты тонко чувствующий мальчик.
Голос прозвучал в моей голове так же, как звучали сообщения Верити. Было в них что-то чуждое, неправильное, но я не мог понять, что.
Цвет, мой мальчик, — прошелестел тот же голос. — Цвет. Присмотрись.
Зелёные ветви, заросшие травой луга, изумрудные побеги, болотистая тина… Голос и моё воображение разворачивали перед моим мысленным взором леса столь густые и столь древние, что когда я думал о возрасте деревьев, у меня начинала кружиться голова. Они были живыми, эти деревья, я чувствовал в них дремлющую жизнь — они походили на каменных драконов, вырезанных из камней памяти. Они походили на того, кем стал Верити.
Конечно. Элдерлинги и их драконы. Не из плоти, так из камня. Подойди ближе, мальчик. Тебе следует ещё много узнать.
Многое, но есть вещи, насчет которых лучше оставаться в неведении. Следуя за проводником с факелом, я прошёл оставшиеся несколько десятков шагов и увидел, наконец, того, с кем говорил.
Он походил на человека не больше, чем брошенный в горнило меч, оплавившийся и потерявший форму, походит на оружие. Это был остов человека, белые кости которого намертво переплелись с белыми корнями одного из древних деревьев. В левой глазнице, пустой, если не считать древесной трухи, вяло копошился жирный червь. Другой глаз, красный, со сжавшимся в точку зрачком, без ресниц и без бровей, пронзительно смотрел на меня. Этот… человек врос в дерево, а может быть, это дерево проросло сквозь него, сперва питаясь им, а после питая его своими соками. Уит говорил, что они стали одним целым, куда ближе, чем я и Ночной Волк, ближе, чем я считал возможным для двух живых существ. Только… их было не двое. То, что я принял сперва за дерево, оказалось множеством душ, таких же, как одноглазый, только куда более древних, успевших слиться друг с другом и с деревом так, что их едва можно было разграничить.
Бринден. — Я вздрогнул, когда в моей голове внезапно зазвенело это слово, и не сразу понял, что оно обозначает. — Это моё имя, маленький мальчик с серебряной магией. А теперь, почему бы не представиться и тебе?
Фитц. Меня называют Фитц.
Просто бастард? Кажется, твоя мамаша не слишком-то тебя любила. — Я заскрипел зубами при этих словах, и Бринден не преминул это отметить: — Что? Ох уж эти юнцы с их темпераментом. Я не стану больше говорить о твоей матери, если это так тебя задевает. У нас есть темы и поинтереснее, правда? Например, мой облик. Что ты о нём скажешь?
Я стиснул зубы и заставил себя смотреть прямо в красный глаз. Не зная пределов сил Бриндена, я не отважился ему лгать:
— Он меня ужасает.
Корни — а может быть, кости, — мелко затряслись, заскрипели: гхр-грх-грх. Бринден смеялся.
Твоя откровенность делает тебе честь. Взамен я тоже буду откровенен. Хочешь узнать, зачем ты здесь? Хочешь узнать, кто тебя привёл?
Я пришёл сюда, потому что решил держаться подальше от людей.

URL комментария

[Уинтроу]

Наверное, Бринден и без моих слов знал обо всём, что происходит у меня в голове, потому что он не стал расспрашивать, чем же не угодили мне люди. Вместо этого он сказал лишь:
«Или сюда, иди сюда, иди сюда!»
Трёхглазый ворон!
Угадай, кто это был? — Гхр-гхр. Я молчал. — Я хотел с тобой поговорить.
Это был Скилл-приказ, но я ему не подчинился. Он исходил от человека, и я решил держаться подальше от людей. Чистая случайность, что я оказался здесь.
Случайность? А как ты думаешь, почему каждый раз, когда перед тобой возникало множество дорог, ты выбирал ту, что шла на север? Ты думаешь, что знаешь всё о силе, от которой решил отказаться, но правда в том, мальчик, что ты не знаешь о ней ничего. Несколько свитков, переведённых с переводов теми, кто плохо знал язык автора. А сами авторы, ослеплённые предвзятостью или попросту невежеством, записали лишь крупицы знаний и сделали вид, что больше ничего и не было. Ты владеешь несколькими глиняными осколками и думаешь, что это и есть украшенная лепниной ваза.
Я вспомнил Чейда и перестал бояться. Под жутким видом, под силой, которой мне нечего было противопоставить, скрывался наставник, жаждущий поделиться наколенными знаниями и досадующий на всеобщее невежество.
— Расскажи мне о вазе, — сказал я и сел на скамью у его ног. Я почувствовал легкий отголосок одобрения прежде, чем Бринден повёл рассказ.
Как ты называешь эту свою… серебристую магию?
Скиллом.
Скиллом… до того, как магия разделилась на две ветви, у неё не было специального названия. Магия камня и серебра, магия воды и воздуха… магия деревьев. Когда-то нас было много, хоть мы и рождались редко. Один из тысячи моего племени рождался перевёртышем, один из тысячи перевёртышей становился древовидцем.
Перевёртышем?
Тем, кто может вселяться в животных, смотреть их глазами и направлять их бег.
Бринден ничего не сказал про Ночного Волка, и я решил не говорить ему о том, что существуют и другие способы связи с животными.
Мы, древовидцы, соединяем себя с самыми могущественными существами. Глупые адепты магии серебра и камней! Они уходят в мёртвую породу, оживляя её на краткие часы, а затем снова погружаются в сон. Мои деревья живут вечно, и мы живём вместе с ними. Они строят города из камня, в которых нет места деревьям. Конечно, мы не могли… существовать рядом. Мы разделились. Те, кто отдал себя серебряной магии, ушли на север, куда-то за Земли Вечной Зимы. Мы радовались, надеясь, что больше никогда о них не услышим. Мы владели территориями от Ледового залива на севере до Летнего моря на юге на протяжении долгих времён. Долгих даже для нас, связавших свои жизни с чардревами. Те, кто связал себя с серебряной магией, где-то там, за вечными льдами, подружились с драконами, назвали себя Элдерлингами, и, спустя века, часть из них вернулась обратно. Они расселились по всему миру — в Андалосе и в Землях Долгого Лета, на островах и материках, явились они и на наши земли. Те, кто дольше всех жили рядом с драконами, переняли их черты. Невежественные жители равнин называли их богами, ослеплённые яркой чешуёй, искусствами и умениями, которыми они так щедро делились. Все они забыли, кто были истинными хозяевами этой земли. Элдерлинги принесли с собой орудия, которыми можно убивать наши деревья, и науку строительства городов и дорог. Люди, населявшие эти земли, стали плодиться, их города росли, их пастбища, их засеянные зерном поля крали территории у наших лесов. Народы Вестероса, уверовав в новых богов, истребляли наши древние божественные рощи. Долгие века над нашими землями властвовали отступники, отрекшиеся от магии деревьев. Только Север остался верен древней зелёной магии. Что ж. Мы всегда помнили о тех, кто от нас отвернулся. Мы обернули против них оружие, порождённое их же «богами». Иные — противоестественные отродья дружбы драконов и людей. Ты видел их, слизнеподобных и отвратительных, полных извращённой магии серебра.
Остров Иных, точка на карте, виденной мною когда-то на столе в кабинете Верити. Название острова обрело теперь для меня новый смысл. Между тем, Бриндан продолжал свой рассказ:
Мы убедились, что иными владеет только злоба, коварство и ненависть к драконам, которыми они стать не смогли. Это было нам на руку. Иные держали жителей Вестероса в страхе, напоминая им, что существуют вещи, их «богам» не подвластные. Мы насылали долгие зимы, тянущиеся годами. Оказалось, чем холоднее становилось вокруг, тем больше силы получали иные. В самые холодные ночи они обретали такое могущество, что поднимали мёртвых и заставляли их служить своей воле. Нашим рощам не страшны были долгие зимы, мороз и смерть, разгуливающие на поверхности, их корни уходят глубоко в землю, питаясь её соками. Зато люди страдали от холода и от белых ходоков, а ещё сильнее страдали драконы. От холода взрослые драконы становились вялыми и слабыми, а из их яиц не могли вылупиться детёныши. Со смертью драконов хирели и Элдерлинги. Без своих ящериц они превращались в уродцев, вырождались и вымирали. Но в памяти людей они остались как могущественные и преисполненные фальшивого величия боги, и теперь по всему Вестеросу стоят септы во славу Семерых.
Слушая, я размышлял о том, сколько горя и смерти принесла простым людям схватка между последователями разных ответвлений магии. Бринден мог бы почувствовать мои мысли, но он слишком погрузился в свои переживания, чтобы замечать что-то ещё.
Последние Элдерлинги явились сюда из Валирии, в жарком климате которой ещё могли рождаться их драконы. Мы продолжали насылать зимы, всё злее и всё продолжительнее. Постепенно мы извели и этих, последних драконов. Мы рассчитывали на победу и не ошиблись. Когда это случилось, оставалось только ждать, пока проклятый род иссякнет, лишившись своих драконов, и мы вернём то, что принадлежит нам по праву. Мы ждали. Наконец, в живых осталось лишь последнее отродье угаснувшего рода Элдерлингов, девчонка, знающая о магии ещё меньше, чем ты. В её жилах осталось слишком мало крови её предков. Её кожа так же гладка, как кожа детей леса, а век так же короток, как век обычных людей. Я видел её и видел на много поколений её предков — глазами их коней и собак, охотничьих соколов и крыс. Как ни пытались люди серебра сохранить кровь, беря в жёны своих сестёр, без драконов их сила иссякла. Их кожа больше не была покрыта чешуёй, на пальцах не осталось звериных когтей, они не умели читать мысли и отдавать приказы на расстоянии. Они представляли не больше угрозы, чем обычные люди, лишённые какой-либо магии. Всё, что у них оставалось — многотысячные армии. Но безумие вырождения лишило их род и армии, и земель, и короны. Мы знали, что их царствование окончится и умели ждать. И мы дождались!
Бринден замолчал, и я почувствовал охватившую его тоску.
Мы дождались. Но с угасанием наших врагов угасли и мы. Может быть, они были необходимы нам, может быть, именно в схватке с ними мы обретали желание жить. Моё племя стало слабым и малочисленным. Редко рождаются перевёртыши, а древовидцев мы не видели уже не один век. Нужна свежая кровь. Я отдал приказ всем, кто способен его услышать, любому, в ком сильна магия. Кто знает, может быть, где-то в глубинах Вестероса есть дитя моего народа — так я надеялся. Но пришёл ты, потомок наших врагов, носитель серебряной магии. Что же, это значит, что именно тебе судьбою суждено стать моим учеником и продолжить нашу борьбу.

URL комментария

[Уинтроу]

Я почувствовал, что тело вновь перестало мне подчиняться, но теперь меня сковала не магия, а страх. Я так сильно желал обрести уединение и покой, и вдруг снова перестал принадлежать самому себе, становясь оружием в чужих руках. Всё моё существо противилось этому. Но Бринден, казалось, не замечал ничего вокруг.
Ты молод и силён. Ты должен всё изменить! Ты станешь новым корнем нашего возрождения. Девчонка, последняя из тех, в ком живы бледные отголоски ненавистной серебряной магии, ещё в младенчестве отправилась в изгнание, сирота, с братом столь же глупым, сколь и слабым. Она ничего не смогла бы противопоставить нам, последним из тех, кто испил из зелёного колодца. Не могла до тех пор, пока кто-то не подсунул ей чудом найденные где-то яйца драконов.
Бринден снова замолчал, то ли желая унять эмоции, то ли собираясь с мыслями, то ли переносясь в тело какого-нибудь несчастного животного для того, чтобы его глазами увидеть то, что происходит за много вёрст отсюда. Драконы возвращаются. Следует вернуться и нам. Что же, теперь ты знаешь, к чему тебя готовила судьба. Ступай. Я позову тебя, чтобы дать тебе первый урок. Ты научишься видеть глазами деревьев. А пока оставь меня. Неотложные дела ждут, чтобы их решили.
Если бы Бринден спросил, собираюсь ли я стать его учеником, если бы вместо того, чтобы отдать приказ, сделал предложение, мне вряд ли удалось бы осуществить то, что я задумал. Но за всю свою жизнь Бринден не сталкивался с неповиновением. Его народ прошёл долгий путь от процветания до бесславного угасания, но на всём его протяжении Бринден оставался в самом центре тех, кто разделял его убеждения и был безоговорочно предан ему. Наверное, когда-то он говорил и с противниками. Наверное, когда-то он сталкивался с тем, что ему лгали и отказывались подчиняться. Но эти времена давно остались позади, и он забыл, что такое непослушание.
Когда я вернулся в закуток, который мы делили с Браном, я выкинул из головы все мысли и сосредоточился на том, что происходило здесь и сейчас. Я знал, что делать. Налить в жестяную кружку воды. Установить её над очагом. Найти заплечную сумку и вынуть из неё побольше эльфовой коры. Двойную порцию. Нет, тройную. Дождаться, когда закипит вода, и высыпать туда кору. Ждать, пока снадобье как следует заварится, заткнув нос, чтобы не чувствовать аромат. Смотреть на высушенные листья обычного чая и представлять его вкус. Его аромат. Когда чай из эльфовой коры остынет, выпить залпом, вспоминая пытки Регала, вспоминая объятия Молли, вспоминая улетающего прочь Верити, вспоминая шута, склонившегося надо мной в хижине в Джампи — вспоминая моменты, до сих пор вызывающие у меня столь бурные эмоции, что среди них Бринден не смог бы различить моего плана, даже если бы наблюдал за мной прямо сейчас.
Я действовал расчётливо и быстро. А затем, когда кора подействовала и меня отрезало от Скилла, собрал сумку и вышел из пещеры.
Я не вспомнил о своей обиде на Ночного Волка, когда позвал его на помощь. Ночной Волк не вспомнил о том, что хотел бы больше времени провести с новым другом. Мне не потребовалось долгих объяснений, и тем же вечером мы отправились на охоту, с которой не вернулись.
Дети леса не стали чинить нам препятствий. Я потребовал, чтобы ко мне относились как к ученику Бриндена, то есть с должным уважением и даже опасением, и столь велик был их трепет перед вожаком, что они не подумали задавать лишних вопросов.
Мне жаль, что пришлось уйти от того волка.
Мне действительно было жаль. Теперь, когда Лето больше не стоял между мной и моим другом, я пожалел о том, что у Ночного Волка больше не будет компании среди ему подобных. Ночной Волк только фыркнул.

***
Первые несколько дней после побега я каждый день пил эльфову кору, чтобы Бринден не сумел нас отследить. Но вскоре её запасы стали подходить к концу, и остаток я приберёг на случай неожиданной нужды, а пока понадеялся на собственные силы и на то, что её действие выветривается не сразу, а сходит на нет постепенно, продолжая давать путь неидеальную, но защиту.
Следующие дни запомнились бесконечным снегом, а ночи — визитами сердитого трёхглазого ворона. Как ни старался я упрочить стены, как ни помогала мне в этом эльфова кора, всё ещё остававшаяся в организме, Бринден неизменно оказывался сильнее и проникал в каждый мой сон. Однако моей защиты оказывалось довольно, чтобы у него не выходило отдать настоящий Скилл-приказ. Он только смотрел на меня и повторял свой призыв: «Иди ко мне, иди ко мне». Хотел бы я не обращать на него внимания, но мысль о том, как он провёл меня в прошлый раз и заставил против воли прийти к себе, не давала мне покоя. Может быть, сейчас я следую новому приказу? Может быть, он отправил меня туда, где я, по его мнению, совершу что-то, что поможет извести драконов? И, думая что убегаю, я спешу выполнить его приказ?
Неудивительно, что просыпался я разбитым и в дурном настроении. Бесцельность пути угнетала. Если бы можно было вернуться назад во времени, я не раздумывая отправился бы из Сада Драконов обратно в Шесть Герцогств. Жаль, что у меня не было пророческих способностей шута. Хотел бы я избежать белых дней и зелёных снов.
Проходили недели. Дичи попадалось не слишком много, однако какую-то мелочь нам удавалось ловить каждый день, и по-настоящему мы не голодали. Я боялся вновь столкнуться с «перекованными» мертвяками и их предводителями, теми, кого Бринден назвал «иными». Ночной Волк тоже боялся этого. Как ни стремились мы уйти подальше от детей леса, теперь мы двигались осторожно, как никогда прежде. Благодаря рассказу Бриндена мы знали, как много вокруг «перекованных», знали, что здесь обитают и «перекованные» животные, но пока на пути нам встречались только обычные звери и птицы. Несколько раз нам попадались следы заброшенных стоянок. Устроенные в местах, куда наметает мало снега, они были заметны несмотря на то, что вокруг возвышались сугробы. Я разводил костры на старых углях и ложился там, где, судя по конусообразным отверстиям в земле, устанавливали палатки. Они не были «перекованными», эти незнакомые мне люди. Не были они и детьми леса, судя по отпечаткам их сапог, слишком крупным, чтобы принадлежать невысоким зелёным существам. Но я всё равно не был уверен, что хотел с ними встретиться. Я забыл, когда последний раз видел что-то, кроме опасности, от незнакомых людей.
Чутьё меня не обмануло. Мне не стоило сталкиваться с людьми, на чьих стоянках я иногда спал. Несмотря на всю осторожность, нас с Ночным Волком застали врасплох.
В холодном неподвижном воздухе запахи распространяются слишком медленно, а мы спали так крепко после удачной охоты на зайца и ужина более сытного, чем любой ужин после побега от детей леса. Когда мы услышали далёкие голоса, мы попытались незаметно ускользнуть в ночь, но не вышло: люди окружали нас, неисчислимые в темноте, освещённые лишь редкими факелами.
— А это кто? — кричали они. — А ну показать лицо! — А затем: — Волк! Гляньте, волк! Ворона, предатель!!!
Слишком много. Ночной Волк жался к моим ногам сзади, одновременно и охраняя мою спину, и оберегая свою. Говори со своими сородичами, брат. Зубы нам не помогут, меч тоже.
Я развёл руки и поднял их ладонями вверх, чтобы показать: в них нет оружия.

URL комментария

[Уинтроу]

Ляг и спрячь зубы. Покажем им мирные намерения.
Надо бы найти предводителя, убедить посмотреть мне в глаза, завязать с ним разговор до того, как разъярённая толпа растерзает нас невесть за что. Но люди колыхались однородной массой, наседали, белки их глаз блестели в свете факелов, и я бы пятился, если бы они не взяли нас в кольцо и не напирали со всех сторон.
— Что, ворона, свои-то выгнали? Побрезговали за одним столом сидеть, к нам выперли?
Говорил огромный, как медведь, кучерявый детина с выбитым передним зубом. Я посмотрел на него и спокойно произнёс:
— Вы принимаете меня за кого-то другого. Я никогда не…
— За другого! — «Медведь» сплюнул. — Мы тебе покажем — другого! Мы-то знаем, что с тобой делать. Давай, ребят, нечего ждать, ходоки скоро нам пятки оттопчут.
— Верно!
— Чего ждать-то? Нечего.
— Сюда его давай!
— А меч-то! Мечом каким разжился, ты погляди.
— Волка держите!
— А сталь-то, сталь какая. Уж не…
— Надо ж, какой клинок ему в дорогу справили. Это такие теперь у ворон порядки?
Только не напади, — молил я Ночного Волка. — Не напади, пока они болтают, не то они кончат разговоры и мигом перережут нам глотки.
Следи за собой, брат. Не учи меня сдержанности.
Я сжимал манжеты, готовый выбросить в ближайших противников отравленные иглы, и с тоской смотрел, как меч Верити пошёл по рукам. Они пробовали лезвие грязными мозолистыми пальцами, качали головами и посматривали на меня с озадаченным недоумением. На поясе у меня висел кинжал, в сапогах прятались ещё два лезвия, в потайном кармане лежал мешочек с порошком, который, будучи распылённым в воздухе, ослепил бы на время тех, кто не успел зажмурится. Но я не отрываясь смотрел на рукоятку меча Верити и не знал, удастся ли мне ещё хоть раз сжать её в руках.
— Волк-то какой. Чёрный почти.
— Испугался?
— Какой испугался! У вороны белый был.
— Да ну? Какой ещё белый?
— Белейший, как снег. Призраком его кликал, ну.
— Да мне положить, как он его кликал.
— Тебя по голове никто не бил? Белый волк был. Белый!
— И сам-то повыше будет.
— И рожа вся в шрамах. У нашей-то вороны гладенькое лицо, как у девки.
— Нашёлся, значит, и по его рожу умелец. И я вот добавлю.
Они всё вопили, перекрикивая друг друга, и я не надеялся вставить ни слова.
Они меня с кем-то перепутали. У него тоже был волк.
Лето?
Другой, белый. Если их словам хоть в чём-то можно верить. Они сами не знают, какого цвета был волк у этой их… вороны.
Крики стали стихать, на заросших бородами лицах появилась задумчивость, люди прищурившись рассматривали меня и Ночного Волка.
— И одежда не чёрная.
— Оленя убил да пошил, велика наука. Думал, не узнаем.
— А меч такой у него откуда?
— Прирезал какого лорда втихушку, сапоги снял да меч.
— А волк…
— Да что вы заладили с этим волком! Извалялся в грязи, вот и не белый больше. Ясно, что…
— Белые ходоки!
«Белые ходоки, белые ходоки, белые ходоки», — разнеслось по толпе. Они забыли обо мне, оборванцы, вооружённые грубо выкованными мечами, а кто-то — и просто деревянными палками. Посерьёзнели, перехватили поудобнее оружие, смолкли в ожидании.
Сверху упал филин, и ближайший меч рассёк его ровно пополам, от макушки до хвоста — так ловко, будто всю жизнь тренировал подобные удары. Может быть, так оно и было. Половинки филина продолжали бить крыльями и перебирать лапами, пустые тусклые глаза таращились в небо, та половина головы, на которой оказался клюв, не переставала им щёлкать. Ночной Волк зарычал и встопорщил шерсть на загривке.
Минуту спустя вокруг нас звенела схватка. «Перекованные» наседали, не боясь ни мечей, ни топоров, ни палок, отрубленные руки ловко цеплялись за одежду, кое-кому удавалось добраться до горла и сжать его, прежде чем товарищ пойманного разгибал мёртвые пальцы и ударом каблука дробил их так, что они могли лишь бесцельно копошиться.
Человек, завладевший мечом Верити, не привык к такому оружию. Не умея им пользоваться, он принялся неуклюже размахивать клинком, а через несколько минут уже лежал на снегу, истекая кровью. Никто не заметил, как впечатливший всех меч остался без хозяина, и я скорее подобрал его. Рукоять была мокрой от крови и скользила, а у меня не было времени обтереть её: «перекованные» наседали так же, как буквально только что наседали люди в оборванных одеждах. Рассекая противников, я думал о том, что это дело рук тех, кто владеет зелёным Скиллом.
Нам нет до этого дела, — раздался хриплый шёпот в моей голове, и я забыл о рассуждениях и бросился в битву с удвоенным пылом.
Не сразу я обнаружил, что стою посреди снега, залитого кровью и заваленного мёртвыми людьми и извивающимися конечностями. У моих ног рычал Ночной Волк. Люди вокруг сбились в кучу и постепенно отступали не сводя с нас множества глаз. Мне достаточно было прикоснуться к сознанию Ночного Волка, чтобы понять, в чём дело. Жуткая, удушающая вонь слизнеподобных существ, «иных», выродков, образовавшихся из-за слишком тесного общения драконов и людей, владеющих Скиллом, накатывала волнами.
Я ничего не сказал Ночному Волку, и он тоже хранил молчание. Мы безмолвно смотрели, как медленно, плавно, будто привидение, приближается фигура в белых доспехах со светящимися сквозь прорези шлема синими глазами. Миг — и она оказалась прямо передо мной. Моя кровь ещё недостаточно очистилась от эльфовой коры, как следствие не только сны с трёхглазым вороном оказывались мутными и тяжёлыми, но и Скилл-приказ от иного доносился будто бы издалека. Я поднял стены, и в отличие от прошлого раза, этого хватило, чтобы держать распространяемый им ужас на расстоянии, там, где он не мешал мне ясно мыслить и действовать без промедления. Я поднял меч и воткнул его в прорезь шлема.
После того, как иной рухнул у моих ног, я вогнал лезвие в снег, чтобы счистить с него мерзкую слизь, и огляделся. Люди пялились на меня в полном молчании. Затем «Медведь» ожил и сказал:
— Сжечь наших. И всю падаль тоже. И — к Стене. Быстро.
В отличие от споров насчёт меня и Ночного Волка и от боевых кличей, этот приказ прозвучал сухо и не слишком громко. Повиновались ему беспрекословно. Вместе с остальными я искал редкий кустарник и вырубал его под корень, чтобы сложить костёр, на котором должны были найти конец десяток людей и груда ещё шевелящихся обрубков. Мне не хотелось к ним приближаться, но на этот раз было на кого переложить грязную работу.
Несчастные оборванцы не брезговали ничем. Они не только сняли всё вплоть до нижнего белья со своих мертвецов, но и не побрезговали «перекованными». Некоторые из них были полуразложившимися трупами с обнажившимися кое-где костями и истлевшей одеждой. Но были среди мертвецов и относительно свежие, и с них наши то ли новые враги, то ли нежданные союзники деловито стягивали сапоги, заботясь только о том, чтобы не получить пинок в нос. И только иного они не тронули, не прельстились белыми доспехами и целым шлемом, который я даже не оцарапал, обходили его по широкой дуге и старались не поворачиваться к нему спинами, хотя иной-то, в отличие от «перекованных», лежал без движения.

URL комментария

[Уинтроу]

Судя по тому, как обыденно они смотрели на обездвиженных «перекованных», с какой сноровкой обращались с отрубленными конечностями, для оборванцев это были привычные противники. А вот уважительные взгляды, которые они бросила то ли на меня, то ли на меч Верити, заставляли предположить, что здесь-то для них кроется новинка.
— Хорошо, что ты его убил, — процедил сквозь зубы «Медведь».
— Я сделал то, что должен был.
— Ну, ещё бы. Хорошо, что у тебя получилось его убить.
Знали ли они, как действует Скилл даже на тех, у кого есть мельчайшая крупица таланта? Судя по их лицам, они мало что знали помимо того, как охотиться, разводить костры и устраивать драки.
— Повезло, что попал прямо в прорезь шлема.
— Под дурачка косишь? Хватит, чего ждёшь? — «Медведь» грубо толкнул меня в плечо. — Бери своего волка и идём. Будешь замыкающим. Покажется иной — пригрози своим чудо-мечом. Струсишь, попытаешься сбежать — лично тебе кишки выпущу.
Теперь нам приходилось подстраиваться под неповоротливую многолюдную колонну, и потому передвигались мы заметно медленнее, чем вдвоём с Ночным Волком. Сперва мы пропустили вперёд отряд вооружённых мужчин, затем пошли женщины, старики и дети, все с поклажей и несколькими навьюченными лошадьми. Замыкали шествие и охраняли его по бокам также воины, если этим словом можно назвать оборванцев, лучшее оружие которых составляли зазубренные мечи.
— Что, — сплюнул на землю один из мужчин и указал глазами на мою перевязь, — с лордишки какого снял?
Я неопределённо пожал плечами, вовремя подавив гнев и желание броситься на защиту Верити. Следовало лучше подумать над тем, отчего все так взбудоражились при виде этого меча. Со скромной рукоятью — не чета парадным мечам Регала, который отказывался держать в руках боевые, — идеально выверенной формы, но неброский, прежде он никогда не привлекал такого внимания.
В течение следующих переходов я мало думал о чём-то другом. Не один раз мы встречали «перекованных», но ни разу — иных. Сражения унесли жизни ещё нескольких десятков оборванцев, которые, как оказалось, совсем не умели координировать атаки и в сражении полагались каждый на себя, отчего терпели ненужные потери. Мы сжигали все тела. Со мной никто не жаждал разговаривать, но по обрывочной ругани я понял, что иные заставляют мертвецов двигаться, подчиняя своим приказам, и никакое оружие их не берёт. Тут снова следовали взгляды на меч Верити. Я попросил Ночного Волка особенно внимательно присматривать за моей спиной, а во сне клал меч себе под живот, чтобы его никто не украл. Я бы не удивился, если бы оказалось, что многие положили глаз на единственное оружие, способное убить иных. Может быть, оборванцы медлили единственно потому, что не желали устраивать побоище всех со всеми. А может быть, не рвались сражаться с отвратительными тварями, раз уж нашёлся желающий.
Их слишком много, и у них нет вожака. Они живут, как глупые коровы, и так же глупо умирают.
Надеюсь, они никогда не узнают, что ты сравнил их с коровами. Иначе тебе придётся бежать очень-очень быстро и очень-очень далеко, а в этих краях не слишком весело остаться одному.
Можно подумать, от твоих родичей много толку. Вдвоём мы справлялись куда лучше. Почему бы нам не сбежать?
Из тех же кратких разговоров я понял, что мы направляемся в убежище, где нас защитят от белых ходоков, как называли тут поднявшихся мертвецов. В Чёрный Замок. Я не ждал ничего хорошего от места с таким названием, но увиденного в снегах и услышанного возле костров оказалось более чем достаточно, чтобы больше всего желать убраться отсюда подальше. Ночной Волк продолжал убеждать меня сбежать, но я слишком часто слышал слово «стена» и слишком мало знал о её высоте, продолжительности и охране, чтобы пытаться двигаться к ней на свой страх и риск.
Когда я увидел Стену то понял, что это был один из немногих споров, где я был прав, а Ночной Волк ошибался. Одетые в чёрное, с простыми мечами и угрюмыми, но такими понятными мне лицами, дозорные на Стене сразу показались мне людьми, сделанными из того же теста, что и я. Так же, как и я, они с недоверием относились к толпе оборванцев, меньше всего похожих на мирных жителей, пострадавших от напастей. Дозорные, «вороны», как их называли мои спутники, опасались и презирали гостей, среди которых были даже великаны, но готовы были укрыть их в обмен на помощь в защите. Я оглядывал толпы одичалых, стянувшихся с огромных пространств, среди которых группа, с которой пришёл я, терялась, несмотря на численность в несколько сотен человек.
Подъёмник в замок пустовал, подход к нему охраняли несколько десятков стражников. Они патрулировали ворота, некоторые переговаривались с некоторыми из одичалых: очевидно, у тех всё-таки были предводители, а не только те, кто обладал самой лужёной глоткой. Остальные прохаживались между вставших лагерем одичалыми, заговаривали то с одними, то с другими, кое-кто пялился на женщин, но попыток приставать пока не было.
— Эт-то что за чёрт! Еще один лютоволк? — Один из стражников, одетых в чёрное, с любопытством и настороженность, глядел на Ночного Волка.
Передо мной лежало два пути: опустить глаза, буркнуть в ответ что-то невнятное и тем самым слиться с толпой, не привлекая внимания, — или встретиться со стражников взглядом, как равный с равным, ответить цивилизованно, надеяться, что Бран как образованный сын лорда обучил меня достаточно хорошо, чтобы моя речь была грамотно построена.
Я не хотел оставаться с тёмными разбойниками и выбрал второй путь. Возможно, Чейд осудил бы меня. А может быть, напротив, одобрил бы за то, что воспользовался представившейся возможностью. Я ответил:
— Этот волк находится на моём попечении с тех пор, когда был щенком. Он хорошо воспитан и приучен смирно дожидаться меня снаружи, пока я нахожусь в помещении. В бою же он незаменим.
Прости, брат.
Стражник хмыкнул:
— Много вас таких… У кого кабан, у кого ворон. Слуги из них ничего так, этого не отнять. До тех пор, правда, пока между собой не начинают цапаться.
Брат, прости. Слова стражника, отношение Брана к своему волку… Здесь не умели ценить партнёров по Уиту, не видели в них равных, а использовали, как слуг, без всякого уважения к их личности. Только потому, что я видел, что делают люди с другими людьми, я сдержал свой гнев.
Я вспомнил, о чём ругались одичалые, когда хотели меня убить.
— Я слышал, у одного из дозорных есть белый волк. Могу я увидеть этого человека? Возможно, нам найдётся о чём поговорить.
— Что, вот так вот сразу — и к лорду-командующему? — Стражник расхохотался. — А ты высокого о себе мнения, одичалый!
— Я воин, а не одичалый.
— Ну, ещё бы. Может, ты ещё один Старковский ублюдок? Похож, и длинный вон какой. — Он ухмыльнулся и покачал головой. Даже не зная, кто я, он назвал меня бастардом через считанные минуты после начала разговора. Я пожалел, что не отмолчался, а полез с беседой. Единственное, чего я добился, была ненужная мне уступка: — Можешь оставить лютоволка при себе. Но если он будет скалить зубы… У каждого есть меч. Твоему парню хорошо бы это понимать.
Можно подумать, я так рвусь в этот каменный мешок.

URL комментария

[Уинтроу]

***
Их были тысячи, и они называли себя “вольный народ”. За Стеной они жили разрозненными племенами и не знали друг друга, поэтому нам с Ночным Волком легко было среди них затеряться. Дозорный, назвавший меня бастардом, не соврал: нет-нет да и встречались среди одичалых люди, связанные Уитом с животными. Один из них, огромный кабан с зазубренными от стычек клыками, едва не затоптал Ночного Волка.
— Держи свою собачку подальше! Главная ворона своего запирает, и с тебя не убудет.
Пойдём, брат, нам не нужны сложности.
Мясо мне угрожает!
А ещё угрожает его хозяин с острым мечом и сотня его приятелей.
Хозяин! — Ночной Волк зарычал.
Хозяин. Ты не хуже меня знаешь, как тут относятся с животным. — Ночной Волк замолчал, и я закончил: — И даже если мы убьём всех, окружающие не останутся в стороне. Ты точно хочешь начинать бойню?
Мы убрались подальше, и я занялся тем, чему так долго учил меня Чейд: стал собирать информацию.
Я не принадлежал этому миру. Мы забрались так далеко от известных Шести Герцогствам земель, что ни одно имя, ни одно географическое название, ни одна отсылка к местным легендам, сказкам или историческому прошлому не была мне знакома. Всё, что я знал — скудные сведения о детях леса, их взгляд на историю — в кратком изложении пышущего злобой старика, понимание, чем отличается их магия от моей да всеобщий язык, которому научил меня Бран.
Даже понимая, что без его помощи я оказался бы немым и глухим, я не мог думать о нём с приязнью, зная, как он относится к своему волку.
Медленно я собирал цельную картину того, что происходит за Стеной и на Стене — из хвастливых баек, из страшных историй, которые рассказывают дети у костра, из перепалок между одичалыми и стражниками. Надвигалась Зима — не та, что кончается с наступлением весны, а та, что длится годами, вымораживая людей и драконов, пробуждая к жизни белых ходоков и наделяя силой иных. Дозорные сдерживали её, не давали чудовищам наводнить южные земли, и без того раздираемые войной, о которой и одичалые, и вороны знали слишком мало, чтобы из их слов можно было хоть что-то понять. Единственное, что вызывало доверие — информация о том, что закованные в цельные металлические доспехи рыцари, иногда мелькающие в замке, но никогда не вступающие в разговоры с одичалыми, — это вассалы одного из претендентов на Железный Трон — самое желанное место для честолюбцев.
Обрывочные сведения. Их было бы слишком мало для Чейда. Но вполне достаточно для Верити — чтобы действовать как настоящий правитель и защитить подданных от угрозы, надвигающейся с севера. Лорд-командующий, каким бы молодым он ни был, понимал это очень хорошо. Он не оставил умирать по другую сторону Стены одичалых, хотя это не добавило ему популярности среди братьев дозорных. Главное, что одичалые не станут теперь добычей белых ходоков. Иные способны заставить двигаться и воевать любое мёртвое тело, поэтому решение командующего Джона Сноу выглядело не только милосердным, но и разумным. «Жаль, — думал я, — что одичалые не могут встать плечом к плечу с дозорными и вместе защищать Стену, вражда между ними формировалась много веков, и в один час невозможно её переломить».
Он сбивался с ног в попытках решить сразу тысячи вопросов: как накормить всех; как обеспечить оружием; как расположить враждующие кланы, чтобы те не перерезали друг друга; как ублажить не признающих ничьей власти рыцарей; как малым числом дозорных организовать охрану Стены. Я имел представление о том, сколь трудно решать все эти вопросы даже с опытными советниками за плечами. У Джона Сноу советников не было. Я проникался к нему всё большим уважением и сочувствием.
Хотя я сам не имел никакого отношения к этой стране, но привык защищать людей. Пусть раньше я стоял позади короны, а сейчас остался совсем один. Несмотря на то что я не понимал мир, в котором оказался, несмотря на то что он не нравился мне даже теми немногими гранями, что мне приоткрылись, я не чувствовал себя вправе отсиживаться в стороне.
Ночной Волк демонстративно фыркнул на эти мысли и принялся за оленью кость.
Голодать ему не приходилось: люди пожирали достаточно мяса, чтобы костей и требухи оставалось столько, что хватило бы накормить не одну волчью стаю.

***
— Эй, приятель, — окликнул меня один из дозорных. — Да, ты, с волком. Лорд-командующий желает тебя видеть. Точнее, — хмыкнул он, — твой меч.
Этот вожак не захотел познакомиться со мной, но захотел посмотреть твой железный зуб? Не слишком-то он умён.
Не скучай без меня.
Не потеряй меч
Я шёл по Чёрному Замку в сопровождении дозорного, и вслед мне смотрели настороженные взгляды, частью недобрые, частью презрительные. Мы прошли длинными коридорами, по которым гулял ледяной ветер. Подошвы сапог глухо шаркали по каменному полу. Я так давно не находился под крышей, что чувствовал себя неуютно — ещё более неуютно, чем в пещерах детей леса. Там, по крайней мере, не было такой холодной недоброжелательной пустоты.
Наконец, мы вошли в зал, полный людей, рассевшихся на скамьях, дозорных и одичалых, у ног одного из которых похрюкивал огромный кабан, тот самый, что едва не убил Ночного Волка. По стенам висели щиты с гербами, которых я никогда не видел. В центре стоял молодой лорд-командующий. Он оглядел собравшихся, скользнул взглядом и по мне, но судя по тому, как быстро отвернулся, не понял, что звал именно меня.
Находясь под стенами замка, я достаточно наслышался о валерийской стали и знал, что это — единственный металл, способный убить иного. Не было ничего удивительного в том, что одичалые, видевшие, как я сражался, не держали язык за зубами. Также ничего загадочного я не видел в том, что слухи дошли до лорда-командующего и он ими заинтересовался. Я встал у стены, не желая до поры до времени привлекать к себе внимания, и занялся привычным делом: наблюдал.
Джон Сноу заговорил:
— Я созвал вас, чтобы поговорить о спасении вольных людей из Сурового Дома. Они голодают и не могут уйти: в лесу бродит множество упырей.
Мне понравилось, как звучал голос Джона, звенящий от волнения, но вместе с тем решительный, полный уверенности в своей правоте. Также мне понравилось его решение — но судя по тому, как зашёлся зал в возмущённых криках, едва ли не я один признал правоту Джона. Со стороны мне было лучше видно, потому что мой разум не был замутнён старой ненавистью? Или, чужак, я не до конца разобрался в местных тонкостях и не понимал, в отличие от всех остальных, что решение Джона приведёт к катастрофе? Так или иначе, я мог только сочувствовать его готовности взять на себя ответственность и принять спорное решение вместо того, чтобы, боясь несогласия, пойти на поводу у мнения большинства.
Пока я размышлял о том, могу ли доверять своим суждениям или стоит повременить с выводами, пока у меня не будет больше информации, я пропустил момент, когда рёв из возмущённого стал восторженным. Одичалые бесновались от восторга, а в это время дозорные хмурились и переглядывались. Двое вышли из зала. Я нахмурился. Воронам не нравилась идея пустить одичалых за Стену. Они подчинились и до сих пор открыто не бунтовали, но ничьё терпение не безгранично. Любая мелочь в такой напряженной обстановке могла стать последней каплей.

URL комментария

[Уинтроу]

Все кричали одновременно, каждый говорил о своём, кто-то из одичалых требовал мёда. Когда Джон с парой дозорных выскользнули из зала, я отправился за ними. Чутьё подсказывало, что назревает нечто очень нехорошее и вражда вот-вот прорвётся, как гнойный нарыв. Время сжималось, я чувствовал, что каждая минута на счету.
Я ускорил шаг, чтобы заговорить с лордом-командующим, но тут раздался жуткий крик. Джон побежал, и я побежал тоже.
Рыцари всё время ссорились с одичалыми, и очередная их ссора зашла слишком далеко. Великан, Вун-Вун, зажал в руках одного из рыцарей и размахивал им, ревя от боли. Присмотревшись, я увидел, что тело великана иссечено длинными ранами. Несмотря на размер, больше всего он походил на зажатую в углу крысу: от него исходил такой же ужас, гнев и готовность сражаться до последнего. Меня так ошеломила волна его мощного Уита, что суету людей, прыгающих вокруг него в попытках то ли увещевать, то ли убить, я воспринимал как сквозь пелену.
Брат. уходи оттуда.
Глядя на раненого великана, разрывающего на куски убитого им рыцаря, я понял, что не хочу больше иметь ничего общего с этим миром. Я не знал, как в нём жить, я не хотел узнавать. Слишком много людей, от которых мы с Ночным Волком пытались спрятаться. Слишком много крови. Слишком много вражды. Я решил уйти, вернуться в промёрзлые земли, полные белых ходоков, чтобы попытаться проделать обратный путь — домой, в Шесть Герцогств.
Я пробирался спиной вперёд, не сводя глаз с великана, и увидел, как один из дозорных, присягнувших своему лорду-командующему, полоснул Джона кинжалом по горлу. Я бросился было к нему, проталкиваясь сквозь сомкнутые ряды «ворон», закованных в латы рыцарей и вождей одичалых, но так и не успел. Первый удар Джону удалось отвести, он выбил кинжал из руки нападавшего, но были и другие, они ударили в спину. К молодому лорду-командующему один за другим подходили его товарищи и пронзали ножами, проливая лицемерные слезы. Они не отводили скорбных взглядов, будто просили прощения у того, кого убивали. Сперва его руки расслабленно повисли вдоль тела, как верёвки. Затем он пошатнулся раз, другой, а на третий ноги подогнулись и он рухнул — сперва на колени, а через несколько мгновений — ничком. Ни одна из нанесённых ран не была смертельной, ни один из дозорных не подошёл, чтобы последним ударом оборвать мучения того, кто уже не сможет исцелиться. А в толпе снова раздавались крики, началось новое убийство, такое же долгое, но куда более кровавое: настал черед великана. Его окружили рыцари и принялись резать мечами, точно так же не в состоянии убить его быстро, как дозорные не смогли сразу убить Джона. Великан ревел, размахивал кулачищами и отбрасывал воинов так, что те, ударившись о каменные стены, больше не поднимались. Засвистели стрелы, серая кожа великана словно ощетинилась древками, и тот с воплями принялся выдирать их, но ломал своими неуклюжими пальцами и оставлял наконечники в теле.
Его боль и ярость, обида и страх захлестнули меня с головой, так что я почти не чувствовал Джона. Все занялись великаном, и лорд командующий остался лежать, подёргиваясь в луже собственной крови, медленно расползающейся по снегу.
Чужой мир, к которому я не хотел иметь никакого отношения. Я чувствовал Уитом, как беснуется, бросается на стены Призрак, белый волк Джона, запертый в каменной комнате, — заходится в хриплом, разрывающем душу вое, а когда тело его друга перестало биться в луже крови — он замолк, рухнул на пол и затих.
В миг, когда перестало биться сердце лорда-командующего, исчез последний сдерживающий барьер. Началась кровавая бойня.
Одичалые наседали на рыцарей, на стороне которых было умение и броня, но их противники обладали многократным численным преимуществом. Братья Ночного Дозора тоже сражались против одичалых, но они были сами по себе, их давняя ненависть к вольному народу не имела никакого отношения к чувству солидарности с рыцарями. Вскоре схватка переросла в резню, где каждый старался нанести максимальный урон всем без разбора вокруг себя. Не было друзей, одни только враги. Я не хотел участвовать в этой бойне, я так и не успел понять, что могли делить все эти люди перед лицом той опасности, которая надвигалась на них из-за Стены. Иные, с наведённым ими ужасом, и «перекованные» ими мертвецы, дети леса и их предводитель со своей одержимостью единоправного владения землями — вот ради чего они должны были объединиться. Они же убивали друг друга, все против всех, плодя новые трупы для «перековки». Единственный человек, за кого я готов был сражаться, оказался убит. Джон Сноу, молодой лорд-командующий Ночного Дозора пытался объединить людей ради того, чтобы они могли выжить, а в ответ получил ножевые удары. Я не мог оставить его тело там, в гуще сражения, под ногами обезумевшей толпы, мне казалось несправедливым, если оно будет раздавлено, растоптано в этой давке.
Жди меня возле стены. Спрячься. Зубы не помогут против стольких мечей.
Я с облегчением проследил, как Ночной Волк, ворча, отступает в укрытие, и двинулся прямо в центр сражения. Обороняясь, нанося удары только тем, кто первым нападал на меня, я пробился через толпу дерущихся и увидел тело Джона. Он так и лежал лицом вниз, как упал, кровавое пятно окрасило под ним снег. Не выпуская из рук оружия, я перекатил его на спину и подхватил левой рукой под мышки. Рывками я волок его по снегу, с каждым толчком его голова безвольно моталась из стороны в сторону. Пробираться обратно было намного сложнее, приходилось пятиться спиной вперёд, постоянно оглядываясь и следя за сражающимися вокруг меня людьми. Я вовремя заметил движение и успел среагировать, когда человек в чёрном, одна из «ворон», обрушил на меня удар своего меча. Он был не слишком искусным воином, но наседал на меня с такой настойчивостью, что я был вынужден оставить тело Джона на снегу и защищаться в полную силу. Удары дозорного сыпались один за другим. Я уворачивался, принуждая противника нападать снова и снова, и выжидал, когда он устанет, потеряет бдительность и откроется для моей атаки. Мне приходилось крутиться на месте и следить за тем, чтобы не пропустить удар в спину от сражающихся рядом, поэтому я вовремя заметил латника сделавшего выпад, чтобы рубануть меня по плечу. Я согнулся и ударил его корпусом в колени. Латник, не ожидавший такого манёвра, перелетел через меня и его меч вошёл в живот дозорного, с которым я дрался секундами ранее. Сбитый с ног весом латника, я опрокинулся на спину, прямо на оставленное мною в снегу тело Джона. Латник всем своим весом обрушился на меня, вышибая из лёгких воздух. Сверху упал убитый им дозорный. А потом что-то ещё обрушилось на нас, свет померк, вокруг продолжалась битва, громко кричали люди, но я больше ничего не слышал, ничего не видел, ничего не чувствовал.

URL комментария

[Уинтроу]

***
Когда я очнулся, было так же темно, шума боя не было слышно. Вес упавших на меня тел не давал вздохнуть.
Брат, вылезай оттуда.
Ночной Волк! Его присутствие в моём сознании придало сил. Я попробовал пошевелиться, и после нескольких попыток мне удалось сдвинуть лежащего на мне латника и выбраться из-под него. Я огляделся. Смеркалось. Пошёл снег. Он ложился на неподвижные тела, усеявшие внутренний двор замка, на лужи крови, на отрубленные руки и головы, на вывалившиеся из распоротых животов внутренности, на застывшие лица, искажённые предсмертной мукой. Рыжеволосый одичалый продолжал сжимать зубами растерзанное горло дозорного, из его спины торчала рукоять кинжала. Из-под забрала латника выглядывал обломок самодельного копья. Мёртвый великан лежал прямо передо мной, подмяв под себя при падении всех, кто был рядом. Теперь я понял, что за удар заставил меня потерять сознание. Мёртвых было так много, что мне показалось, здесь нашли свою смерть все, кто был в этот день в замке.
Кто-нибудь выжил?
Да, они ушли. Разбежались, прихватив с собой всё, что можно было утащить. Они и трупы обшарили, унесли всё, до чего дотянулись. Несколько чёрных и много тех, что в шкурах. Пожалуй, зря я называл их глупыми коровами, в этот раз они поступили самым мудрым образом. Но они всё так же продолжали драться из-за добычи, как чайки. Из железных не выжил никто. А тебе что там понадобилось?
Я вспомнил, зачем бросился в самую гущу схватки. Немалых усилий стоило вытащить тело Джона из-под груды свалившихся на него мёртвых людей. Уит говорил мне, что он мёртв. Сердце не билось, труп окоченел в той позе, в которой я оставил его в снегу во время боя. Глаза не мигая смотрели в небо, на тёмные ресницы опускались снежинки и не таяли на побелевших щеках. Я оттащил его в сторону, снегом умыл залитое кровью лицо.
Я должен его похоронить.
Брат, тебе надо похоронить всех, иначе скоро всё это зашевелится.
Я ещё раз оглядел пространство внутреннего двора, заваленное мёртвыми телами. Ночной Волк был прав, мне предстояла жаркая ночь. Ничего не оставалось, как сделать погребальный костёр прямо здесь же, во дворе: сдвинуть с места мёртвого великана я был не в состоянии. Я стал подтаскивать тела остальных убитых к нему и укладывать их друг на друга. Я падал от усталости, когда к рассвету моя работа была завершена. Оставалось найти достаточно дерева, чтобы сжечь эту гору трупов. Перетаскав на место будущего погребального костра все заготовленные для кухни дрова, я убедился, что их слишком мало. В поисках дополнительного топлива я стал обходить замок и хозяйственные постройки. В одном из сараев нашлись два бочонка со смолой. Я разжёг огонь и снова отправился на поиски всего, чем можно его поддержать. Все двери в замке были открыты, комнаты разграблены, но мне нужны были не ценности, а сами двери, скамьи, столы, кровати, полки, сундуки — всё, что могло гореть. В дело пошли и старинные дубовые щиты из большого зала, и деревянная обшивка стен библиотеки. Книги и свитки я трогать не стал. Этажом выше я нашёл ещё одну комнату, она была заперта. Уит подсказал мне, что за дверью скрываются двое: животное и человек. Кажется, они были смертельно ранены, их боль заполняла пространство вокруг, красной пеленой застилала глаза, звенела в воздухе. Я не мог позволить умереть сегодня кому-то ещё. После нескольких попыток мне удалось выбить плечом большую тяжёлую дверь. Я влетел в комнату и замер на месте. На полу под окном лежал один только белый волк. Вот почему мародёры побоялись вламываться сюда. От входа по полу тянулся кровавый след: волк так скрёб лапами дверь, что содрал когти. Я огляделся. Уит настойчиво говорил мне о том, что в этом помещении присутствует страдающий человек, но видел я только волка. Я подбежал, склонился над ним и тут же отпрянул. Волк смотрел на меня человеческим взглядом. В этом теле находились два существа, охваченные смертельной тоской. Меня затопило ощущение неправильности происходящего и непреодолимое желание это исправить.
Брат, что случилось? Ночной Волк вошёл в комнату.
Джон. Он теперь в теле Призрака.
Как ты был со мной. Тогда.
Да. Я помнил. Ни на минуту я не забывал свою смерть в подземелье Регала. И своё пробуждение на краю могилы. Мы должны что-то делать! Мы не можем оставить всё как есть.
Я бросился прочь из комнаты, вниз по лестнице, во двор, где пылал огромный погребальный костёр. На долю секунды меня охватил ужас, когда я подумал, что положил тело Джона с остальными убитыми. Потом я вспомнил, что оттащил его в сторону, решив отдать лорду-командующему, пытавшемуся предотвратить последующую бойню и убитому предателями, последние почести.
Смрад от костра, в котором сгорали трупы, не давал дышать, лёгкие наполнял дым. Удостоверившись в том, что огонь не собирается гаснуть и делает своё дело, я решил, что могу больше не отвлекаться на него. Моей задачей было унести тело Джона. Я попытался тащить его на руках, и какое-то время мне это удавалось, хотя он был почти таким же высоким, как я, сильным, крепким, широким в плечах, настоящим воином, регулярно упражняющимся во владении мечом. Я же был иссушен недавней болезнью и голодной жизнью в лесу. Мы успешно миновали внутренний двор, но начав подниматься по лестнице, я почувствовал такую острую боль в спине, там, где её когда-то проткнула стрела, что чуть не рухнул на ступени вместе со своей ношей. Пришлось оставить попытки доставить его наверх с приличествующим достоинством. Я снова подхватил тело под руки и поволок по ступеням. Когда мы добрались до комнаты в башне, я нашёл там Призрака, всё так же неподвижно лежащего на полу, и Ночного Волка, вылизывающего ему уши. Как только тело Джона оказалось в комнате, Призрак издал короткий хриплый вой и пополз к нему. Он улёгся рядом, положил голову ему на грудь и не отходил всё время, пока я срезал с тела примёрзшую одежду, промывал и перебинтовывал раны, растирал руки и грудь, пытаясь восстановить ток крови.
А ты не хотел подходить ко мне.
Это ты сам не хотел подходить, брат.
Я вспомнил. То тело было избитое, сломанное. В нём таилась угроза, одиночество, тоска, боль, от его запаха шерсть на загривке становилась дыбом. Я не хотел возвращаться туда, но Сердце Стаи заставил меня. «Вернись, ты нужен», — говорил он. Баррич рассказывал, что Чейд приготовил яд, который не убил меня, а только сковал мои члены, замедлил дыхание настолько, что выходящий из груди воздух не мог затуманить поднесённый ко рту клинок. Я не верил им. Я знал, что умер там, в темнице, об этом рассказал волчьему носу запах вынутого из савана тела. Но призыв Сердца Стаи вернул меня в моё собственное тело, возрождая его к жизни. Я не знал, смогу ли сделать то, что сделал тогда Баррич, но я должен был попытаться.
— Джон, вернись! — Я звал, уговаривал, тряс его. Волк смотрел на меня человеческим взглядом, но не верил мне. Меня охватило отчаяние. — Вернись, Джон, вернись, ты нужен! Ты должен избавить твой мир от белых ходоков. Кто, если не ты? Я пойду с тобой, мы сделаем это вместе!

URL комментария

[Уинтроу]

Да? Ночной Волк сидел в стороне, аккуратно обернув хвостом лапы, и внимательно наблюдал за мной.
Да. Брат, я понял, что должен.
Ты знаешь, как это сделать?
Пока нет, но мы знаем, куда нужно идти. Я не сразу понял, что отвечаю не Ночному Волку.
Джон? Я изо всей силы толкнулся к нему навстречу. Призрак заскулил. Ночной Волк вскочил и приблизился к нему. Я почувствовал, что он зовёт его.
Джон! Ночь приближается, и ты должен быть на посту. Ты меч во тьме, ты дозорный на Стене, ты щит, что охраняет царство людей. Я старался припомнить слова клятвы, которую несколько дней назад сам молодой лорд-командующий напоминал своим подчинённым. Приди и выполни свой долг! Я взмок от напряжения, я толкался в его сознание при помощи Уита с такой силой, что чувствовал: ещё мгновение, и мои собственные силы иссякнут.
И, когда мне уже казалось, что я теряю сознание, тело Джона вздрогнуло, грудь приподнялась, он судорожно, со свистом втянул в себя воздух и посмотрел на меня.

***
Возвращая жизнь в изрезанное тело и освобождая волка от вторгшегося человека, я не заботился о последствиях, которые мог повлечь этот поступок. Всё, о чём я думал — о недопустимости оставить двух существ в одном теле. Я знал достаточно схожих примеров, когда это не привело ни к чему хорошему и просто исправил то, что должно было быть исправлено. Только много позже я вспомнил, как Шут называл меня Изменяющим и говорил, что я — один из тех людей, чьи действия приводят к переменам, затрагивающим целые страны. Сейчас, вспоминая о сделанном, я думаю, что хоть и попал во время наших с Ночным Волком странствий в чуждые мне земли, где чувствовал себя лишним и не на своём месте, всё равно сохранил способность направлять движение мира по другой колее. Возвращая к жизни Джона, я не предвидел, к каким последствиям это приведёт.

URL комментария