А кому толику графоманьяческого?

[robinhobb]

Доброй ночи, уважаемые коллеги!

Нашла в своих старых запасах мини-фик (образчик графоманьяческий) и захотелось мне, чтобы прочитал его кто-нибудь еще, кто любит книги Хобб, кроме меня
Абсолютный джен и флафф, но мне нравится. Вдруг еще кому-то понравится




ИЗМЕНЕНИЕ
Где тот солнечный лист ажурный,
На осенних твоих губах?
Опал, посерел,
и в прах.
А где сладость тех дней безумных?
это пыль,
это пыль в углах.
А где я? Где же мы сегодня?
Дремлем пчелами
В янтарях.
***
Я сидел у огня, свиток лежал у меня на коленях. За плотно закрытыми ставнями гудела вьюга. Сезон зимних штормов снова начался. Рядом шуршал хорек Джилли, его неуемное веселое любопытство эхом отдавалось во мне, обволакивало меня, как молодое вино. Я не сдержал улыбки. Хорошо, что некоторые вещи не меняются. Сосредоточившись, я направил луч Скилла Дьютифулу. Он отозвался немедленно. «Прости, забыл тебя предупредить, я сегодня вечером не смогу прийти, Эллиана ворчит, что мы почти не бываем с ней вместе из-за всей этой кутерьмы…» Я почувствовал его смущение и ответил. «Время терпит, мой король, встретимся завтра». Он оборвал контакт с нетерпением и нескрываемой радостью. Я вздохнул. Когда-то давно я несся бы сломя голову к Молли с таким же энтузиазмом. Отбросив свиток на стол, я поднялся, выплеснул в очаг остывший чай, он зашипел на угольях. Ну что ж, тайный советник короля может быть свободен сегодня.
Открыв проход за книжными полками, я вошел в пыльный коридор, дверь бесшумно закрылась, и я медленно пошел по ступеням вниз, касаясь холодной стены кончиками пальцев. Эту дорогу я знал очень хорошо. Призраки мертвых врагов и ушедших друзей следовали за мной во тьме. Казалось, стоит мне обернуться, и все они столпятся вокруг, жадно сверкая глазами и шепча беззвучно свои мольбы и угрозы. Я вышел в свою каморку, проход за мной закрылся. Теперь я хранил здесь копии безобидных свитков, посвященные травам, охоте, песни менестрелей и некоторые свои давнишние заметки, старые сапоги, какие-то тупые клинки, побитый молью меховой жилет. Давно пора навести здесь порядок. В который раз я поймал себя на мысли, что удивляюсь, как мог ютиться здесь так долго. Закрыв за собой дверь, я оказался в бывшей гостиной лорда Голдена. Теперь я здесь жил и устроился так комфортно, как смог. Узкая кровать с охапкой одеял и меховых накидок стояла в углу, на стене висел мой старый гобелен и я кивнул королю Вайздому, как равному. В тенях по углам жались шкафы, стол и стулья. Спальню лорда Голдена я не обживал. Эта комната всегда была закрыта. Я прошел к очагу, пошевелил кочергой поленья, присев, подбросил еще. Ночь будет холодной. На столе стояли поднос, прикрытый полотенцем и бутылка с вином. Я налил вина в большую железную кружку и сел в кресло у огня. Вот так, переходя от очага к очагу, я коротал эти долгие ночи. Языки пламени с жадностью пожирали поленья, искры сыпались на каменный пол и тут же гасли. Я сделал глоток. Вино обожгло небо, и сразу же волна тепла прокатилась по телу. По старой привычке, я потер запястье, его все также жгло огнем.
Что значит для меня эта жизнь? Я перебирал свои дни, как скупец перебирает самоцветы в сундуке. Все было хорошо. За последние три года я вкусил покой мирной жизни сполна. Меня, будто старика, окружали дети и старые псы, которым надо было чесать за ушами. Теплая постель, сытая жизнь, работа в конюшне, свитки, - и я перестал быть волком, тощим, голодным и неприкаянным. Я вдруг вспомнил герцога Браунди, и его окровавленная фигура воина, его глаза, полные огня и смерти заставили содрогнуться. Он был в тот день своей славы старше меня втрое – и моложе. Может, Эда и Эль уже даровали мне все, что я должен был совершить в этом мире? И теперь я медленно умираю, как чахнет дуб, расколотый молнией. Он еще полон сил, но уже мертв.
Я засмеялся вслух и вздрогнул, таким странным казался мой хриплый голос в пустой комнате. Что я еще хочу? Чего мне еще не хватает? Эти резкие фразы, которые Молли швыряла в меня на прошлом Празднике урожая, здесь, в Баккипе, до сих пор гудят в моей пустой голове как звук колокола. Как объяснить ей? Ей, которой я ни разу не открывал свою душу, которую любил, как мог. Кого любила она? Когда-то я обвинял друга в том, что он носит множество масок… А сколько их у меня? Женщина – чего ты хочешь? Я не получил ответа. А она все также упряма, моя Молли. Если я не могу принадлежать ей полностью, холодно сказала она тогда, если у меня всегда секретов, как блох у бездомного пса, то я не нужен ей. И эти три года ничего не изменили. Я хорошо помню ее лицо в тот миг, помню, как стоял посреди веселящейся толпы и не знал, что сказать еще.
Видишь, Ночной Волк, моя самка прогнала меня, так же как твоя прогнала тебя. В той части моей души, где он прятался, я ощутил сочувствие и мягкую насмешку. *Ты стал ленивым, как дикобраз, какая самка захочет дикобраза.*
После того, как Молли развернулась и скрылась в водовороте людей, я прошел сквозь толпу почти бегом, в три прыжка преодолел ступени, ведущие на кухню, протиснулся мимо снующих поварят с подносами снеди, выждал подходящий момент и нырнул в кладовку. Слава Эде, никто не заметил меня в суете. Я шел темными коридорами и постепенно успокаивался, я снова был дома. Винтовая лестница привела меня в комнату Чейда. Как ни странно, старый убийца был здесь. Он стоял у стола и смешивал какие-то порошки в стеклянной посудине, лицо было сосредоточенным, поверх нарядного камзола на нем был старый кожаный фартук со следами химических опытов.
- Фитц? –спросил он, удивленно глядя на меня. – Что с тобой? Ты бежал? Что-то произошло?
Оказалось, я действительно преодолевал последние ступени бегом, и теперь переводил дыхание. Чейд залил смесь кипятком из котелка, висевшего на крюке над очагом и сделал приглашающий жест рукой. Я без сил опустился на стул.
- Молли бросила меня. Она сказала, что я не принадлежу ей полностью, а она не согласна больше терпеть и довольствоваться остатками со стола Видящих.
Чейд позеленел.
- Как она посмела? Даже Пейшенс не позволяла себе так говорить с Чивэлом. Я думаю, Кэтриккен следует призвать ее к ответу и образумить. Не переживай, мой мальчик. Вспомни, как долго ты шел к ней. Все устроится.
Я задумался тогда. Я положил на одну чашу весов ее красные юбки, соленый ветер и солнечный пляж, смеющиеся темные глаза и крутой нрав тогда, в те страшные и странные дни моей юности, а на другую – наши ссоры, ее упреки, ее желание знать обо мне все без остатка сейчас, в час сытой зрелости. И все же, я хотел открыться перед ней, но что-то внутри сопротивлялось каждый раз, когда я пытался начать разговор. Чем больше я думал об этом, тем неутешительнее, но трезвее звучал голос в моей голове. Наверное, я поумнел?
Похоже, последнюю фразу я произнес вслух, потому что лицо Чейда посветлело и он засмеялся, подошел ко мне и похлопал по плечу.
- Неужели я дожил до этого дня? – сквозь смех сказал он. – Или это у тебя начинается новый приступ черной меланхолии, и ты будешь волочиться за мной и жаловаться на жизнь? Давай лучше поговорим с Кэтриккен. Она приструнит Молли.
- Ты же знаешь, Молли никто не сможет приструнить. Ни королева, ни король, ни сама драконица. Только Баррич мог с ней справиться.
Вспомнив Баррича, мы на мгновенье замолкли. И в этом молчании он как будто встал между нами и стоял, широко расставив ноги в забрызганных грязью сапогах, пристально глядя на нас и хмурясь. А потом исчез, и в луче света, пробивавшемся сквозь неплотно прикрытые ставни, снова плясали пылинки.
- Я думаю, - медленно сказал я, - именно Баррича Молли любила так, как должна была любить меня, но меня не было рядом. Шестнадцать лет не перечеркнешь, мы попробовали что-то исправить, нет, создать что-то новое, но, кажется, ничего не вышло.
И эти слова, сказанные вслух, принесли мне невероятное облегчение. Я посмотрел на Чейда, он молчал.
- Похоже, ты снова на королевской службе,- сказал он, наконец. – Добро пожаловать домой, мальчик.

***
Задумавшись, я сидел. Вино в кружке закончилось. Я поднялся, прихватил бутылку со стола и вернулся в кресло. Налил. Пригубил.

Славное прошлое, полное боли, холода, одиночества и унижений, ты не отпускаешь меня. Вот он сидит, герой, изменивший судьбу мира дважды, камешек под колесом истории, нахохлившись, в своем кресле с бутылкой вина в руке. Что-то изменилось? Конечно! Раньше я хлестал дешевый черносмородиновый бренди, чтобы притупить чувства, а теперь смакую дорогое красное, красное как кровь…

Я не стал возвращаться в Ивовый Лес за своими вещами. Оказалось, их у меня и нет. Все, что было дорого моему сердцу, всегда было здесь, в этом замке на скалах, который сейчас терзают зимние штормы, как стая собак - умирающего оленя. В моем мешке всегда лежала фигурка Ночного Волка, черный камень памяти, шкатулка с ядами, браслетами и наконечником стрелы Руриска, мой меч был при мне, Вороная стояла в конюшнях Баккипа. Вот и все пожитки. За эти три года, оказывается, я совсем не оброс вещами, я чувствовал себя легким, очень легким, нити, связывающие меня с окружающим миром и людьми, рвались, как паутина ярким октябрьским днем. Тогда впервые Ночной Волк в уголке моего сознания удовлетворенно вздохнул. Похоже, ты вспоминаешь, что значит быть волком, маленький брат. Кажется, я вспоминал.
И я выдержал тяжелый разговор с Кэтриккен. Королева приняла меня в своем Саду. Она стояла, нахмурившись, опираясь о парапет и глядя вдаль, на море, залитое заходящим осенним солнцем. Ветер шевелил светлые пряди, выбившиеся из сетки для волос. Она все еще была в нарядном платье, расшитом жемчугом, она пришла сюда прямо с Праздника урожая и вызвала меня немедленно. Наверное, Чейд постарался.
- Как это понимать, Фитц Чивэл Видящий? – звенящим голосом спросила она, даже не поворачивая ко мне головы. – Где твое достоинство? Ты бросаешь свою жену? Свою семью? Ты забыл свой долг и честь?
Ее слова заставили меня покраснеть. Я все еще легко краснею. Я помню, как Старлинг это забавляло. Но королева не находила это забавным.
- Я жду, - добавила она.

Тогда я подошел к ней так близко, что почувствовал тепло нагретой солнцем кожи и заметил паутинку, зацепившуюся за ее ресницы. Я взял ее твердую маленькую ладонь в свою и сказал:
- Прости, Кэтриккен, что говорю с тобой так. Ты должна понять. Такова моя судьба. Такова была судьба Верити, и он исполнил ее. Хотя твои слезы жгли его сердце раскаленным свинцом. Я чувствую, что сытая жизнь старого пса заканчивается. Что-то говорит мне, что все меняется. Я стою здесь, держу твою руку, и в это время земля уходит у нас из-под ног, как зыбкий туман.
Она вздрогнула и побледнела. – Ты никогда не заставлял меня сомневаться в своих словах и поступках. Что ж, я не спрашиваю, чего нам ждать, но я принимаю твое решение. И я поговорю с Дьютифулом об этом.

Я поклонился и ушел, с удивлением понимая, что слова, сорвавшиеся с моих губ, также непонятны мне, как когда –то были непонятны загадки Шута.

Вот так я и оказался здесь, в давно забытых и припорошенных пылью комнатах когда-то популярного и загадочного джамелийского лорда, роскошного, как экзотическая бабочка, вокруг которого вились толпы придворных дам с жадными глазами и придворных юнцов, сгорающих от любопытства и зависти. О, как невыносимо вспоминать. Шут так и не рассказал тогда, как удалось ему сбежать от кредиторов, терзающих остатки его богатств и жаждущих его крови. Могу только представить, как он несся, подобно зайцу, по узким улицам Баккипа, с тяжелым мешком за плечами и горечью моего предательства в груди. Мы были квиты, он ведь тоже когда-то предал меня.

И я выбрал эти комнаты, хотя Чейд недовольно пробурчал, что я мог бы жить и в его тайной лаборатории, не привлекая к себе лишнего внимания и не вызывая сплетен. Я отмахнулся от него. На следующий день после Праздника урожая, когда шум и веселье сменились более тихими развлечениями, а многие гости разбрелись по городу, я вызвал сонм слуг с тряпками и метлами, пажей с ведрами, полными воды и приказал им прибраться в комнатах. Кэтриккен, забыв о всякой осторожности, прислала мне служанок, нагруженных мехами, ковриками и подушками. Ее слуги принесли мебель. К вечеру гостиная была обставлена, а в очаге весело плясал огонь. Я отпер дверь и вошел в спальню лорда Голдена. Повинуясь какому-то непонятному мне чувству, я не пустил туда слуг для уборки. В комнате было пусто. Все ценное, что здесь теснилось когда-то, четыре года назад, исчезло в руках кредиторов. Осталась кровать в центре комнаты, подозреваю, что ее не вынесли только из-за исключительной массивности. Кровать, лишенная разноцветных занавесей и льняных покрывал, казалась голой. В камине лежал слой старой золы. Я подошел к каминной полке, провел рукой по резьбе, смахивая пыль. Это была вереница танцующих человечков в масках. Не помню, когда Шут успел сделать ее.
Я вышел и плотно прикрыл дверь.

Так я снова стал жить в замке. Слуги косились на меня, придворные сторонились. Никто не спрашивал меня прямо, но у всех был вопрос в глазах – почему я нахожусь здесь – не лорд, не слуга, не стражник, не писарь, странный и подозрительный тип с угрюмым лицом и белой прядью в черных жестких волосах. Дочь не сказала мне ни слова с тех пор, как я расстался с Молли. Мы сталкивались с ней несколько раз в коридорах замка, и взгляд ее скользил сквозь меня, как будто я был пустым местом. Лишь однажды она процедила сквозь зубы, проходя мимо:
- Лучше бы ты не возвращался с Аслевджала.
У нее был характер Молли, и мое угрюмое упрямство. Я понимал ее боль и не пытался ничего доказать, хотя иногда спрашивал себя, а чувствует ли она мою?

Я снова был погружен в свое одиночество, но, как ни странно, я находил в нем удовлетворение. Я опять был волком. Не думал о будущем, жил ощущением "здесь и сейчас". Каждый день я ходил в зал к мастерам меча и проводил там по пять часов, сгоняя жирок моей лени, который с удивлением обнаружил у себя. Потом я брал топор - и вокруг собиралась толпа солдат поглазеть, ведь это было истинно мое оружие. После одной из таких тренировок, ко мне подошла мастер Делланор и сказала:
- Том, Вам пора учить других.
Так я начал учить парней обращению с топором. Я вспомнил, что когда-то уже проходил такой путь, и удивился, как легко забылось это чувство радости и правильности, когда ты возвращаешь себе себя.

По ночам мне снились сны. Иногда я видел юную Молли, как она уходит от меня, легкая, как горная коза. Иногда это был Верити, такой, каким он был до нашествия красных кораблей – большой, веселый и добродушный, он что-то говорил мне и улыбался. Очень часто мне снилась безликая светловолосая женщина, идущая по лугу из цветущих трав.

Но Шут и Ночной Волк не снились мне никогда. Я видел во сне горную хижину в Джампи, входил в нее, садился у очага среди деревянных игрушек Шута, разложенных на меховой подстилке и ждал. Мне казалось, вот-вот дверь распахнется, и серой тенью появится мой волк, вывалив язык в приветственной ухмылке, а за ним войдет мой друг с охапкой дров в руках. Он посмотрит на меня светлыми глазами спокойно и легко, но не улыбнется. Тем мучительнее было слушать вой зимней вьюги и понимать, что никто не придет.

Я жил этими снами и маленькими радостями простой жизни воина. Фехтование, топор, прогулки верхом по пустынным пляжам в окрестностях Баккипа, вечерняя кружка эля после ужина в караульной, а перед сном - мое красное, красное как кровь вино у огня.
fin